• 11. ПСИХОЛОГИЯ И ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЦЕННОСТИ
  • 12. ЦЕННОСТИ, РАЗВИТИЕ И ЗДОРОВЬЕ
  • 13. ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ И ОКРУЖЕНИЕ
  • Часть V. ЦЕННОСТИ

    11. ПСИХОЛОГИЯ И ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ЦЕННОСТИ

    На протяжении тысячелетий гуманисты пытались сконструировать натуралистическую, психологическую систему ценностей, которая могла бы опираться на природу самого человека и не испытывала необходимости в апелляции к «авторитету», находящемуся вне человека. История видела много таких теорий. Как и все прочие теории, в чистом виде они оказались непригодными на практике. Количество негодяев и невротиков в мире не уменьшилось.

    В основе большинства этих неадекватных теорий лежали психологические допущения того или иного рода. Сегодня, в свете недавно приобретенных знаний, практически все они представляются ложными, неадекватными, неполными, так или иначе ущербными. Но я уверен, что определенные тенденции в науке и искусстве психологии последних десятилетий позволяют нам сегодня впервые почувствовать уверенность в возможности осуществления этой вековой надежды человечества, если, конечно, мы будем упорно трудиться. Мы знаем, как критиковать старые теории; мы видим, пусть даже и смутно, очертания грядущих теорий, и, самое главное, мы знаем, где искать и что делать, чтобы залатать прорехи в нашем знании, что позволит нам дать ответ на извечные вопросы: "Что такое хорошая жизнь? Что такое хороший человек? Как можно научить людей отдавать предпочтение хорошей жизни? Как надо воспитывать детей, чтобы они выросли хорошими людьми?" и т. п. То есть мы верим в возможность научной нравственности и в нашу способность ее сконструировать.

    В следующем разделе мы немного поговорим о нескольких перспективных направлениях в исследованиях, их связи с теориями прошлого и будущего, а также о теоретическом и фактическом прогрессе, необходимом нам в ближайшем будущем. Объективности ради следует рассматривать эти направления как многообещающие, но не как стопроцентно верные.

    Свободный выбор и гомеостаз

    Сотни экспериментов были проведены для того, чтобы продемонстрировать универсальную врожденную способность всех видов животных выбирать наиболее полезные для себя продукты из предложенного им на выбор достаточно большого количества разнообразной пищи. Тело зачастую сохраняло свою «мудрость» и при не совсем обычных условиях; например, животные, у которых была удалена надпочечная железа, выживали благодаря тому, что сами меняли рацион питания. Беременные самки без проблем переходят на другую пищу, которая больше подходит растущему эмбриону.

    Сейчас мы знаем, что это никак нельзя назвать абсолютной мудростью. Например, эта способность менее эффективна применительно к потребности тела в витаминах. Более примитивные животные гораздо успешнее защищают себя от яда, чем высокоразвитые животные и человеческие существа. Устоявшаяся привычка может помешать обратить внимание на актуальные метаболические потребности (185). И самое главное, любое насилие может подорвать (но не уничтожить) мудрость тела человеческого существа, особенно невротического человеческого существа.

    Этот общий принцип верен не только применительно к выбору пищи, но и ко всем остальным потребностям тела, что было доказано посредством известных экспериментов с гомеостазом (27).

    Не приходится особо сомневаться в том, что все организмы более самоуправляемы, саморегулируемы и автономны, чем мы думали лет двадцать пять назад. Организм вполне заслуживает нашего доверия, и мы все время учимся полагаться на эту внутреннюю мудрость наших детей в выборе пищи, в выборе времени отказа от груди, в определении количества времени, необходимого для сна, времени начала самообслуживания, в определении потребности в деятельности и во многом другом.

    Но с недавнего времени мы начали узнавать, особенно из общения с физически и психически больными людьми, что одни люди делают правильный выбор, а другие — неправильный. Мы много узнали, особенно от психоаналитиков, о скрытых причинах такого поведения и научились с уважением относиться к этим причинам.

    В этой связи мы можем привести результаты потрясающего эксперимента (38b), которые должны сильно повлиять на теорию ценностей. Цыплятам была предоставлена возможность самим выбирать себе пищу из большого разнообразия корма. Те цыплята, которые делали правильный выбор, становились сильнее, больше, агрессивнее тех, которые сделали неудачный выбор. Если же пищу, отобранную «умными» цыплятами, навязывали «глупым», то те, в свою очередь, становились более сильными, более здоровыми, более агрессивными, хотя и не достигали уровня «умных». Это значит, что «умные» лучше знали, что подходит «глупым», чем сами «глупые». Если провести подобный опыт с человеческими существами, а я думаю, что он будет проведен (вспомогательные клинические данные имеются в изобилии), то нам предстоит основательно пересмотреть все теории. Когда речь идет о теории человеческих ценностей, то ни одна теория не будет адекватной, если она основывается только на статистике выборов (предпочтений) всех подряд людей без учета определенных характеристик человеческих существ. Среднее число «умных» и «глупых», здоровых и больных людей не имеет никакого смысла. Только выбор, вкус и суждение здоровых человеческих существ скажут нам о том, что, в конце концов, хорошо для рода человеческого. Выбор невротика расскажет нам, в основном, о том, что хорошо для стабилизации невроза, точно так же, как выбор повредившегося в уме человека поможет нам предотвратить катастрофическое нервное расстройство, а выбор животного с удаленной надпочечной железой может спасти жизнь ему, но убить здоровое животное.

    Я думаю, что это главный риф, о который разбилось большинство гедонистических и этических теорий ценностей. Нельзя выводить средний показатель из соединения патологически мотивированных удовольствий с удовольствиями, мотивированными психологическим здоровьем.

    Более того, в любом этическом кодексе должен учитываться тот факт, что различия в конституции наблюдаются не только у цыплят и крыс, но и у человеческих существ, что доказали Шелдон (153) и Моррис (110). Некоторые ценности являются общими для всех (здоровых) людей, но существуют и ценности определенных групп людей или специфических индивидов. То, что я называю фундаментальными потребностями, скорее всего, присуще всему человечеству, стало быть, у человечества есть и общие ценности. Но специфические потребности порождают и специфические ценности.

    Свойства конституции индивида определяют его выборы, что касается отношения к самому себе, к цивилизации, к миру, то есть создают ценности. Результаты исследований на эту тему подкрепляют опыт (и сами им подкрепляются) всех клиницистов в области индивидуальных различий. Подкрепляются они и данными этнологии, которые вносят ясность в вопрос о разнообразии цивилизаций, указывая на то, что каждая цивилизация выбирает эксплуатацию, угнетение, одобрение или неодобрение, малую толику из всего богатства «конститутивных» возможностей человека. Это все совпадает с биологическими данными и теориями, а также теориями самоактуализации, которые говорят о том, что система органов жаждет самовыражения, а говоря проще, функционирования. Мускулистому человеку нравится использовать свои мускулы, более того, он должен их использовать во имя своей самоактуализации и обретения чувства гармоничного, свободного, приносящего удовлетворение функционирования, которое является важнейшим аспектом психического здоровья. Умные люди должны использовать свой ум, люди с острым зрением должны им пользоваться, люди, способные любить, должны любить, чтобы чувствовать себя здоровыми. Способности требуют, чтобы их использовали, и перестают этого требовать только тогда, когда они используются в достаточной мере. То есть способности это потребности, стало быть, они также являются изначальными ценностями. Каковы способности, таковы и ценности.

    Фундаментальные потребности и их иерархия

    Сейчас уже вполне убедительно доказано, что человеческое существо обладает не только физиологическими, но и самыми настоящими психологическими потребностями, которые составляют часть его внутреннего строения. Они могут рассматриваться как дефицит, который следует оптимально ликвидировать с помощью окружающего мира, чтобы избежать болезни и субъективно плохого самочувствия. Эти потребности можно назвать фундаментальными или биологическими и приравнять к потребности в соли, кальции или витаминах, потому что: а) испытывающий в чем-то потребность индивид постоянно жаждет ее удовлетворения; б) неудовлетворенность приводит к заболеванию и «усыханию» индивида; в) удовлетворение имеет терапевтический эффект, излечивая индивида от болезни, вызванной дефицитом: г) недопущение дефицита предотвращает заболевание; д) у здоровых (удовлетворенных) людей потребности не проявляются.

    Но эти потребности (или ценности) связаны друг с другом иерархически и эволюционно, занимая места соответственно своей силе и важности. Потребность в безопасности — более мощная или сильная, более жизненно важная, более настоятельная, чем, скажем, потребность в любви, а потребность в пище сильнее их обеих. Более того, все эти фундаментальные потребности могут рассматриваться как всего лишь ступени лестницы, ведущей к самоактуализации, которая может включать в себя и удовлетворение фундаментальных потребностей.

    Принимая в расчет эти данные, мы можем решить связанные с ценностями проблемы, над которыми философы безуспешно бились в течение столетий. С одной стороны, складывается впечатление, что у всего человечества есть одна-единственная абсолютная ценность — далекая цель, к которой стремятся все люди. Разные авторы называют ее по-разному — самоактуализацией, самоосуществлением, цельностью, психологическим здоровьем, индивидуацией, самостоятельностью, творчеством, продуктивностью, но все они сходятся на том, что эта цель представляет собой осуществление потенциальных возможностей человека, всего, чем только может стать человек, то есть превращение его в полноценного человека.

    Безусловно, сам человек этого не знает. Мы, занимающиеся исследованиями и наблюдениями психологи, построили эту концепцию, чтобы объединить и объяснить множество самых разнообразных данных. Что касается самого человека, то он знает только то, что отчаянно хочет любви, и думает, что будет вечно счастлив и доволен, если он ее добьется. Он не знает заранее, чего ему будет хотеться после того, как он удовлетворит эту свою потребность, и что удовлетворение одной фундаментальной потребности создает условия для доминирования в сознании другой, "более высокой", потребности. Человек считает абсолютной, наиглавнейшей ценностью, синонимом самой жизни ту потребность из иерархии потребностей, желание удовлетворить которую доминирует в нем в данное время. Стало быть, эти фундаментальные потребности или фундаментальные ценности могут рассматриваться и как цели, и как ступени лестницы, ведущей к единой конечной цели. Единая абсолютная ценность, или жизненный предел, действительно существует, но так же верно и то, что мы обладаем очень сложной иерархической и эволюционной системой ценностей.

    Это также помогает разрешить мнимый парадокс, связанный с противоречием Бытия и Становления. Да, человеческие существа действительно вечно стремятся к полноценности, которая сама по себе может быть оборотной стороной Становления и роста. Мы словно вечно обречены пытаться достичь достояния, обрести которое нам не дано. К счастью, теперь мы знаем, что это не так или, по крайней мере, не совсем так. Есть и другая истина, неразрывно связанная с первой. За правильное Становление мы вновь и вновь вознаграждаемся мимолетными состояниями абсолютного Бытия, пиковыми переживаниями. Удовлетворение фундаментальных потребностей дарит нам множество таких мгновений, каждое из которых являет собой абсолютную радость, нечто совершенное само по себе, абсолютно достаточное доказательство того, что жизнь — это стоящая штука. Это все равно, что отказаться от представления, будто Рай находится где-то по другую сторону жизни. Рай, так сказать, рядом и ждет, чтобы мы заглянули в него на миг и познали радость, прежде чем вернуться к нашей обыденной суетной жизни. Посетив его один раз, мы будем помнить об этом всю жизнь, и эти воспоминания будут поддерживать нас во время невзгод.

    Но не только события такого рода, а и непрерывный процесс развития изначально рассчитан на то, чтобы доставлять абсолютное удовольствие. Пусть в наших переживаниях мы не поднимемся на "пик горы", но мы, по крайней мере, подойдем к ее «подножию», пусть ненадолго, но почувствуем абсолютную, самодостаточную радость, хоть на мгновение, но приобщимся к Бытию. Бытие и Становление не противоречат друг другу и не исключают друг друга. Как результат, так и процесс приносят удовлетворение сами по себе.

    Здесь я должен подчеркнуть, что хочу провести черту между Раем, находящимся впереди (в который ведут развитие и вознесение), и Раем, находящимся позади (в который ведет тропа регресса). "Высшая нирвана" сильно отличается от "низшей нирваны", хотя многие клиницисты и путают их между собой (см. также: 170).

    Самоосуществление и развитие

    В одной из своих работ я опубликовал обзор всех данных, которые подталкивают нас в направлении концепции здорового развития или склонности к самоактуализации (97) Отчасти эти данные являются «дедуктивными», то есть говорят о том, что без такой концепции человеческое поведение, по большей части, останется необъяснимым.

    Это такой же научный принцип, какой привел к открытию невидимой с Земли планеты, поскольку она просто должна была находиться в этом месте, чтобы другие, уже известные данные не потеряли смысл.

    Имеются также и некоторые прямые клинические и персонологические данные. Растет и количество тестовых данных, свидетельствующих в пользу этого предположения. (См. библиографию в конце книги.) В настоящее время мы можем уверенно сделать, по крайней мере, одно логичное, с теоретической и эмпирической точек зрения, предположение о существовании в человеческом существе тенденции к движению вперед или потребности к развитию в направлении того, что можно в общем назвать самоактуализацией или психологическим здоровьем, а если конкретнее, то развитием в направлении всех и каждого суб-аспектов самоактуализации. То есть в человеческом существе живет сила, которая толкает его к единству личности, к спонтанной экспрессивности, к полной индивидуальности и самобытности, к способности увидеть истину, а не оставаться слепцом, к творчеству, добру и многому другому. То есть человеческое существо устроено таким образом, что оно рвется ко все более полноценному бытию, а это значит, что оно рвется к тому, что большинство людей называет положительными ценностями, — к спокойствию, доброте, отваге, честности, любви бескорыстию и праведности.

    Это очень деликатный вопрос — полагание пределов человеческих притязаний. Объектами моих исследований по большей части были взрослые люди, которые, так сказать, "достигли успехов". У меня почти нет информации о неудачниках, о тех, кто сошел с дистанции. На основании изучения победителей Олимпийских игр можно сделать вполне логичный вывод, что в принципе любое человеческое существо способно бегать так же быстро, прыгать так же высоко или поднимать такой же вес. Но эта реальная возможность ничего не говорит нам о статистике, вероятностях и способностях. То же самое можно сказать и о самоосуществляющихся людях, что справедливо отмечала Ш.Бюлер.

    Более того, осторожности ради мы должны отметить, что тенденция развития в направлении полноценности и здоровья не является единственной тенденцией человеческого существа. Как читатель уже знает из главы 4, в том же самом человеке мы можем также обнаружить стремление к смерти, страх, склонность к уходу в глухую защиту и к регрессу и т. п.

    И все же, сколь ни малочисленны полноценно развитые, вполне зрелые, и совершенно здоровые индивиды, от них мы можем узнать очень много об истинных ценностях. Не меньше информации мы получаем и при изучении пиковых переживаний среднего человека, когда он на мгновение достигает самоактуализации. Это объясняется тем, что любой человек в момент пикового переживания становится наиболее полноценным, как с эмпирической, так и с теоретической точки зрения, уподобляясь, тем самым, высокоразвитым людям. Например, эти люди сохраняют и развивают все свои человеческие качества, в особенности те, которые для человеческого существа являются определяющими и отличают его, скажем, от обезьяны. (Это соответствует аксиологическому подходу Гартмана (59) к той же проблеме определения «хорошего» человеческого существа как обладающего наибольшим количеством черт, представляющих собой основу концепции "человеческого существа".) С эволюционной точки зрения, такое существо наиболее полноценно, поскольку оно не застряло в незрелости или на низком уровне развития. В этом не больше неопределенности, априорности или неоднозначности, чем в отборе зоологом определенной бабочки в качестве наилучшего экземпляра своего вида или в отборе врачом наиболее физически здоровых молодых людей. Они оба ищут "идеальный или зрелый или великолепный экземпляр" в качестве примера. То же самое делаю и я. И ту, и другую процедуру можно, в принципе, повторять снова и снова.

    Полноценность человека можно определять не только степенью соответствия его концепции этой «полноценности», то есть соответствия нормам вида. По данным начатых нами в последнее время исследований и по бесчисленным клиническим данным мы теперь можем составить себе представление о характеристиках как полностью развитого человеческого существа, так и хорошо развивающегося человеческого существа. Эти характеристики отличаются не только объективностью; субъективно они также вполне ощутимы — придают силы, приносят удовлетворение и доставляют радость.

    К числу поддающихся объективному описанию и измерению характеристик здорового представителя рода человеческого относятся:

    — Более ясное, более эффективное восприятие реальности.

    — Большая открытость переживаниям.

    — Большая цельность, целостность и единство личности.

    — Большая спонтанность и экспрессивность: идеальное функционирование; жизнеспособность.

    — Подлинное Я: полная самобытность; самостоятельность и неповторимость.

    — Более высокая степень объективности, отстраненности, умения подняться на своим «я».

    — Новое обретение творческого подхода.

    — Умение соединять конкретику с абстракциями.

    — Демократизм в структуре характера.

    — Способность любить и т. п.

    Все это необходимо подтвердить исследованиями, но нет никаких сомнений в том, что такие исследования вполне осуществимы.

    Кроме того, имеются и субъективные признаки или свидетельства самоактуализации или активного движения в этом направлении. Это переживания радости жизни, счастья или эйфории, спокойствия, невозмутимости, ответственности, уверенности в своей способности справиться со стрессом, беспокойством и проблемами. Субъективными признаками измены самому себе, застоя, регресса, жизни исключительно из страха перед смертью, а не во имя развития, являются такие переживания, как тревога, отчаяние, скука, неумение радоваться жизни, вечное чувство вины и стыда, бесцельность, переживание пустоты, отсутствие самостоятельности и т. д. Эти субъективные реакции тоже могут стать предметом научного исследования. Мы владеем клинической техникой их изучения.

    Я утверждаю, что свободный выбор таких осуществивших себя людей (в тех ситуациях, когда реально есть из чего выбирать) может описательно изучаться как естественная система ценностей, ничего общего не имеющая с предубеждениями исследователя, то есть «научная». Я не говорю: "Они должны выбрать это или то". Я говорю всего лишь следующее: "Замечено, что здоровые люди, которым предоставлена свобода выбора, выбирают это или то". Это все равно, что спросить: "Каковы ценности лучших человеческих существ?", вместо того, чтобы спрашивать: "Какими должны быть их ценности?" (Сравните это с убеждением Аристотеля, что "вещи, которые ценны и приятны для хорошего человека, на самом деле являются ценными и приятными".)

    Более того, я полагаю, что результаты этих исследований можно применить к большинству человеческих существ, поскольку мне (и не только мне одному) кажется, что большинство людей (возможно, что и все люди) тянется к самоактуализации (об этом убедительно говорит опыт психотерапии, особенно той, что проникает в глубины человеческой природы) и что, по крайней мере в принципе, большинство людей способны на самоактуализацию.

    Если самые разные ныне существующие религии могут считаться выражением человеческих устремлений, то есть выражением того, чем люди хотели бы стать, если бы только могли, то мы можем усмотреть в этом подтверждение того предположения, что все люди стремятся к самоактуализации или склоняются к ней. Действительно наше описание реальных характеристик самоосуществляющихся людей во многом совпадает с идеалами, к которым зовут религии, например, к умению подняться над своим «я», к соединению истины, добра и красоты, к альтруизму, к мудрости, честности и естественности, к умению подняться над эгоистичной мотивацией, к отказу от «низких» желаний в пользу желаний «возвышенных», к доброжелательности и доброте, к различению цели (спокойствие, невозмутимость, умиротворенность) и средства (деньги, власть, престиж), к преодолению враждебности, жестокости и деструктивности (хотя при этом вполне могут развиваться решительность, праведный гнев и справедливое возмущение, самоутверждение и т. п.)

    Все эксперименты со свободным выбором, развитие теории динамической мотивации и исследования в области психотерапии позволяют сделать один, весьма революционный вывод, а именно: наши самые глубокие потребности сами по себе не являются ни опасными, ни греховными, ни «злыми». В результате открывается перспектива ликвидировать возникший внутри человека раскол между аполлоническим и дионисийским началом, между классическим и романтическим, научным и поэтическим, между разумом и импульсом, работой и игрой, вербальным и довербальным, зрелостью и «детством», мужским и женским, между развитием и регрессом.

    Основным социальным аналогом этих перемен в нашей философии человеческой природы является быстро усиливающаяся тенденция воспринимать цивилизацию как инструмент удовлетворения потребностей, а также контроля и "приведения в чувство" Сейчас мы можем исправить ту практически всеобщую ошибку, что интересы индивида и общества неизбежно являются взаимоисключающими и антагонистическими, или что цивилизация — это прежде всего механизм управления человеческими инстинктивными импульсами (93). Новое определение основной функции здоровой цивилизации как поощрения всеобщей самоактуализации сводит на нет все эти древние аксиомы.

    Хорошая взаимосвязь между субъективным удовольствием от переживания, стремлением к переживанию или желанием его и фундаментальной потребностью в переживании (рано или поздно оно принесет мне пользу) существует только у здоровых людей. Такие люди стремятся к тому, что хорошо для них и для других, а потом способны искренне радоваться этому и одобрять это. Для таких людей добродетель сама по себе является вознаграждением — в том смысле, что она сама по себе доставляет удовольствие. Они не задумываясь стремятся творить добро, потому что они хотят это делать, они испытывают потребность это делать, они одобряют такой образ действий и они не перестают получать от него удовольствие.

    Именно это единство, эта сеть позитивных взаимосвязей распадается на отдельные конфликтующие между собой части, когда человек становится жертвой психического заболевания. Тогда то, что он хочет делать, может причинить ему вред: даже если он совершает такой поступок, он может не получить от него удовольствия: даже если этот поступок доставляет ему удовольствие, он может, в то же самое время, не одобрять его, так что радость его будет отравлена чувством вины или недолга. То, что поначалу может радовать его, потом может уже огорчать. Его импульсы, желания и удовольствия становятся ему плохими советчиками в жизни. Соответственно, он вынужден не доверять импульсам и удовольствиям и бояться их, потому что они "сбивают его с пути". В результате он становится жертвой конфликта, разлада, нерешительности: короче говоря, он становится «ареной» гражданской войны.

    С точки зрения философских теорий, это открытие позволяет решить многие исторические дилеммы и противоречия. Гедонизм срабатывает в случае здоровых людей; он не срабатывает в случае болезни. Истина, добро и красота действительно отчасти взаимосвязаны, но только у здоровых людей эта взаимосвязь действительно сильна.

    Для некоторых людей самоактуализация является "нормальным состоянием". Однако для большинства людей — это, скорее, надежда, стремление, желание, нечто желанное, но еще не достигнутое, клинически проявляющее себя в форме тяги к здоровью, внутренней цельности, развитию и т. п. Тесты на основании проецирования также способны обнаружить эти тенденции — как потенциальные возможности, не как явное поведение, подобно тому как рентгеновские лучи могут выявить зарождающуюся патологию еще до появления ее внешних признаков.

    Для нас это означает следующее: то, чем человек является, и то, чем он мог бы быть, для психолога существует одновременно, снимая тем самым дихотомию между Бытием и Становлением. Потенциальные возможности — это не только то, что будет или может быть; это также и то, что есть. Ценности самоактуализации существуют — как цель — и вполне реальны, несмотря на то, что не воплощены в жизнь. Человеческое существо — это одновременно и то, чем оно есть на самом деле, и то, чем оно стремится стать.

    Развитие и окружающая среда

    Человек демонстрирует, что в самой его природе заложено стремление к более полноценному Бытию и более полному осуществлению его человеческих качеств в том самом натуралистическом, научном смысле, в котором желудь «стремится» стать дубом, а всякое животное «стремится» развить в себе все присущие его породе качества. О человеке никак нельзя сказать, что окружающая среда придает ему форму человека или учит его быть человеком. Роль окружающей среды состоит исключительно в том, чтобы позволить (или помешать) ему осуществить его потенциальные возможности, а не потенциальные возможности окружающей среды. Окружающая среда не наделяет его способностями и потенциальными возможностями, они содержатся в нем в зачаточной или эмбриональной форме. Творчество, спонтанность, самостоятельность, способность любить, стремление к истине присущи роду человеческому как потенциальные возможности, так же, как присущи ему руки, ноги, мозг и глаза.

    В этом нет никакого противоречия с теми обширными данными, которые ясно указывают на то, что жизнь в семье и в цивилизации абсолютно необходима для осуществления тех психологических возможностей, которые и определяют отличие человека от всех остальных существ. Давайте не путать одно с другим. Учитель или цивилизация не создают человеческое существо. Они не закладывают в него способность любить, проявлять любопытство, философствовать, создавать символы или проявлять творческий подход. Они, скорее, позволяют, помогают или способствуют тому, что существует в эмбриональной форме, стать реальностью. Одна и та же мать или одна и та же цивилизация, став точно таким же образом относиться к котенку или щенку, не могут превратить их в человеческие существа. Цивилизация — это солнце, воздух и вода, а не само зерно.

    Теория "инстинкта"

    Группа мыслителей, которая уже давно работает над проблемами самоактуализации, Я и подлинности, вполне убедительно доказала, что человеку присуща тенденция к самоактуализации. Соответственно, он ощущает потребность в сохранении верности своей природе, обретении веры в себя, подлинности, спонтанности, подлинности самовыражения, в отыскании причины своих поступков в глубинах своей внутренней природы.

    Но это, разумеется, только в идеале. Эти мыслители не говорят о том, что большинство взрослых людей не знает, как достичь подлинности, и что в своем «самовыражении» эти люди способны навлечь катастрофу не только на свои головы, но и на головы других людей. Что вы ответите насильнику или садисту, который вас спросит: "Почему я не должен доверять своим импульсам и не должен самовыражаться?"

    Эти мыслители кое-чего недоглядели. Они не прояснили свои постулаты, из которых можно сделать вывод, что если человек может вести себя в полном соответствии со своей природой, то он будет вести себя хорошо, что если его поступки будут исходить из глубин его внутренней природы, то это будут хорошие и правильные поступки. То есть отсюда можно сделать вполне определенный вывод, что «сердцевина», истинное Я человека изначально праведно, нравственно и достойно доверия. Это самостоятельное положение (оно не связано с положением о самоактуализации человека), и оно требует особых доказательств (которые, как мне кажется, будут найдены). Более того, эта группа авторов определенно уклонилась от имеющего решающее значение утверждения, что эта «сердцевина» человека должна быть в какой-то мере наследственной, иначе во всех остальных аспектах возникает слишком много путаницы.

    Иными словами, нам следует активно заняться теорией «инстинкта», или, как я ее предпочитаю называть, теорией фундаментальных потребностей. То есть необходимо изучать изначальные, глубинные, отчасти передающиеся по наследству потребности, желания, стремления и, позволю себе сказать, ценности человечества. Мы не можем одновременно стоять на позиции биологов и на позиции социологов. Мы не можем утверждать, что цивилизация все предопределяет и за все отвечает, и, в то же самое время, говорить о том, что человек обладает врожденной природой. Одно не совместимо с другим.

    Из всех связанных с инстинктом проблем, мы меньше всего знаем и больше всего должны знать об агрессивности, враждебности, ненависти и деструктивности. Сторонники Фрейда утверждают, что все это инстинктивные качества; большинство же сторонников динамической психологии заявляет, что речь идет не о непосредственно инстинктивных потребностях, а, скорее, о вечно преследующей человека реакции на неудовлетворенность инстинктивных, или фундаментальных потребностей. Другая точка зрения (как мне кажется более верная) делает упор на изменение самого «качества» гнева по мере улучшения или ухудшения психологического здоровья (103). У более здорового человека гнев — это реакция на ту ситуацию, в которой он в данный момент находится, а не характерологический выброс накопившихся за определенное время эмоций То есть, это адекватный реальности эффективный ответ на нечто действительно существующее в настоящем времени, а не «очистительная» струя направленной не в ту сторону и бессмысленной мести, в результате чего ни в чем не повинные люди отвечают за чьи-то давние грехи. Психологическое здоровье не ликвидирует гнев: оно придает ему форму решительности, самоутверждения, самозащиты, справедливого возмущения, борьбы со злом и т. п. Такой индивид способен стать куда более дееспособным борцом, например, за справедливость, чем средний человек.

    Короче говоря, здоровая агрессивность принимает форму силы воли и самоутверждения. Агрессивность нездорового человека, неудачника или эксплуатируемого человека скорее всего примет форму злобы, садизма, стремления к слепому разрушению, доминированию, жестокости.

    Сформулированная таким образом, эта проблема представляется вполне доступной для исследования, в чем можно убедиться, читая статью, о которой речь шла выше (103).

    Проблемы контроля и границ

    Перед сторонниками теории "внутренней нравственности" стоит еще одна проблема. Им нужно объяснить ту естественную самодисциплину, которой, как правило, отличаются осуществляющие себя, подлинные, неподдельные люди, в отличие от средних людей.

    Мы обнаруживаем, что для здоровых людей долг и удовольствие — это одно и то же, как работа и игра, собственные интересы и альтруизм, индивидуализм и бескорыстие. Я почти уверен, что подлинные, полноценные человеческие существа представляют собой то, чем могли бы быть многие люди. И все же мы стоим перед тем печальным фактом, что только очень немногие люди достигают этой цели, наверное, один из ста или двухсот. Мы можем верить в будущее человечества, потому что, в принципе, любой человек может стать хорошим и здоровым. Но мы не можем не печалиться по поводу того, что только немногие становятся такими. Если мы хотим выяснить, почему одни достигают этой цели, а другие — нет, то мы должны заняться исследованием и изучением жизнеописаний осуществивших себя людей, чтобы понять, как им это удалось.

    Мы уже знаем, что главным предварительным условием здорового развития является удовлетворение фундаментальных потребностей. (Невроз зачастую порождается дефицитом чего-то, как, скажем, авитаминоз.) Но мы знаем также и то, что неумеренность тоже приводит к опасным последствиям, например, психопатии, "недержанию речи", безответственности, неспособности выдержать стресс, избалованности, незрелости, отрицательным переменам в характере. Исследования в этой области очень редки, но имеется большой опыт, накопленный в области образования, а также большое количество клинических данных, которые позволяют нам сделать обоснованное предположение, что маленький ребенок нуждается не только в удовлетворении своих потребностей; ему также нужно знать их пределы, установленные физическим миром, и необходимо осознавать, что другие человеческие существа также ищут удовлетворения своих потребностей и что это относится даже к его отцу и матери, то есть они являются не только средствами достижения поставленной цели. Это означает необходимость самоконтроля, самоограничения, самоотречения, терпения, дисциплины и умения пережить разочарование. Только самодисциплинированному и ответственному человеку мы можем сказать: "Поступай так, как считаешь нужным, и, скорее всего, это будет правильный поступок".

    Регрессивные силы: психопатология

    Мы также должны иметь мужество признать, что развитие нередко сталкивается с серьезными проблемами; это означает прекращение развития и уклонение от развития, застой, регресс, "глухую защиту". Короче говоря, это проблема привлекательности психопатологии или, как предпочитают выражаться другие, проблема зла.

    Почему стольких людей отличает несамостоятельность, неспособность самим принимать решения и делать выбор?

    Импульс и склонность к самоактуализации, хотя и инстинктивны, но очень слабы, поэтому, в отличие от сильных животных импульсов, они легко заглушаются привычкой, культурными предрассудками, травматическими эпизодами, ошибками воспитания. Поэтому проблема выбора и ответственности стоит перед родом человеческим гораздо острее, чем перед всеми другими видами.

    Западной цивилизации свойственна специфическая, исторически сложившаяся тенденция рассматривать эти инстинктивные (так называемые "животные") потребности человеческого существа как средоточие зла. В результате, были созданы многочисленные культурные институты, задачей которых являлись контроль над этой изначальной природой человека, а также ее подавление и ослабление.

    На индивида воздействует не одна, а две группы сил. Если есть силы, подталкивающие его к здоровью, то есть и силы регресса и страха, влекущие его назад, к болезням и слабости. Мы можем двигаться либо вперед, к "высшей нирване", либо назад, к "низшей нирване".

    Главным недостатком теорий ценностей и нравственных теорий прошлого и настоящего времени я считаю недостаточное знание психопатологии и психотерапии. На протяжении истории сведущие люди объясняли человечеству полезность добродетели, красоту праведности, изначальную ценность психологического здоровья и самоактуализации, но большинство людей, тем не менее, упрямо отказывается от предлагаемого счастья и самоуважения. Учителям остается только раздражение, нетерпение, разочарование и метания между увещеваниями, презрением и безнадежностью. Многие из них совсем опустили руки и заговорили о первородном грехе или изначальном зле, а также пришли к заключению, что человек может быть спасен только какой-то внешней силой.

    Между тем существует богатая и очень поучительная литература по динамической психологии и психопатологии, большой запас информации о слабостях и страхах человека. Мы очень много знаем о том, почему люди совершают дурные поступки, почему они занимаются саморазрушением, почему они навлекают на себя несчастья, почему впадают в извращения и болезни. И из этого приходит понимание того, что «зло» в значительной степень (хотя и не полностью) представляет собой проявление человеческой слабости или человеческого невежества, которое можно понять, можно простить и от которого можно человека излечить.

    Иногда меня забавляет, иногда печалит то, что очень многие исследователи и ученые, философы и теологи, рассуждающие о человеческих ценностях, о добре и зле, совершенно не принимают во внимание тот очевидный факт, что профессиональные психотерапевты ежедневно изменяют и улучшают человеческую природу, помогают людям стать более сильными, более добродетельными, более творческими, более добрыми, более любящими, более бескорыстными, более спокойными. Для психотерапевтов это является совершенно обычным делом. И это только некоторые из следствий лучшего знания самого себя и примирения с самим собой. Существуют также и многие другие, различной степени важности (97, 144).

    Для данной книги эта тема слишком сложная, чтобы говорить о ней, хотя бы в общих чертах. Я могу только сделать несколько выводов, касающихся теории ценностей.

    Самопознание представляется мне главным, хотя и не единственным, путем к самоулучшению.

    Самопознание и самоулучшение для большинства людей — очень нелегкое дело. Как правило, оно требует большого мужества и упорного труда.

    Хотя помощь умелого профессионального терапевта в значительной степени облегчает этот процесс, сама по себе она ничего не значит. Накопленные психотерапевтами знания должны применяться в образовании, в семейной жизни и при выборе жизненного пути.

    Только изучая психопатологию и психотерапию, можно научиться уважать и оценить силы страха, регресса, «обороны», самосохранения. Уважение к этим силам и понимание их создают больше возможностей для саморазвития и оказания помощи другим в этом деле. Ложный оптимизм рано или поздно приводит к разочарованию, гневу и переживанию безнадежности.

    В заключение следует сказать, что мы никогда не сможем по-настоящему понять человеческие слабости, если не поймем здоровые тенденции человеческого существа. В противном случае мы будем все патологизировать, то есть будем делать ошибки. Но мы также никогда не сможем понять силу человека и никогда не сможем способствовать ее укреплению, если не поймем человеческие слабости. В противном случае, мы будем слишком оптимистично полагаться на один только рационализм, то есть снова будем делать ошибки.

    Если мы хотим помочь людям стать более полноценными, мы должны понять не только то, что они сами пытаются понять, но и то, чего они или не хотят, или неспособны, или боятся понять. Только полностью разобравшись в этой диалектической связи между болезнью и здоровьем, мы сможем склонить чашу весов на сторону здоровья.

    12. ЦЕННОСТИ, РАЗВИТИЕ И ЗДОРОВЬЕ

    Итак, я высказываю следующее предположение: мы можем, в принципе, создать описательную, натуралистическую науку о человеческих ценностях: вековое представление о взаимоисключаемости "того, что есть" и "того, что должно быть" отчасти неверно: мы можем изучать высшие ценности или цели человеческих существ точно так же, как мы изучаем ценности муравьев, лошадей или деревьев, или, если хотите, марсиан. Мы можем открыть (а не создать или изобрести) ценности, которые избирает человек, к которым он стремится, за которые он борется, когда он становится лучше, и которые он утрачивает, когда «заболевает».

    Но мы уже знаем, что это достижимо (по крайней мере, в данный исторический период и нашими несовершенными методами) только в том случае, если мы научимся отличать здоровые особи от остальной популяции. Мы не можем ставить в один ряд стремления невротиков со стремлениями здоровых людей, чтобы получить средний результат, потому что от такого результата не будет никакой пользы. (Один биолог недавно заявил: "Я обнаружил недостающее звено в цепи между человекообразной обезьяной и цивилизованным человеком. Это мы!")

    Мне представляется, что эти ценности как ждут своего открытия, так и создаются или конструируются: что они изначально присущи структуре самой человеческой природы, что у них имеется биологическая и генетическая основа, но их также развивает культура и цивилизация: что, наконец, я их скорее описываю, чем изобретаю, проецирую или же мечтаю о них ("администрация не несет ответственности за то, что будет найдено"). В этом я кардинально расхожусь со многими, например, с Сартром.

    Чтобы это выглядело более безобидно, давайте предположим, что я изучаю свободный выбор или вкусы различных типов человеческих существ, здоровых или больных, старых или молодых, находящихся в разных обстоятельствах. Мы, разумеется, имеем право это делать, точно так же, как исследователь имеет право изучать свободный выбор белых крыс, обезьян или невротиков. Многих пустых и уводящих в сторону споров можно избежать при таком подходе к делу, который, к тому же, обладает тем достоинством, что подчеркивает научный характер предприятия, полностью выводя его из царства априорности. (В любом случае я считаю, что понятие «ценность» скоро устареет. Оно включает в себя слишком много значений, подразумевает много совершенно разных вещей 'и живет слишком долго. Более того, во всех своих разнообразных смыслах оно употребляется, как правило, неосознанно. В результате возникает путаница, и я все чаще борюсь с искушением вообще отказаться от этого слова. Я думаю, что в большинстве случаев можно использовать более точный и, стало быть, вносящий меньше сумятицы синоним.)

    Этот более натуралистический и описательный (более "научный") подход обладает еще и тем преимуществом, что позволяет от вопросов, поставленных с целью получить определенный ответ, в терминах «долженствования», от вопросов, предполагающих недоказуемые безоговорочные истины, перейти к более эмпирическим вопросам "Когда?", "Где?", "Для кого?", "Сколько?", "При каких условиях?" и т. д., то есть к вопросам, ответы на которые можно проверить эмпирическим путем.[18]

    Ответы на эти вопросы представляют собой верифицируемый парафраз императивов в духе Ницше ("Будь тем, кто ты есть"), Кьеркегора ("ищи свое истинное Я") или Роджерса (стань тем, "к чему стремятся человеческие существа, когда у них есть право выбора").

    Мое следующее гипотетическое основание заключается в том, что так называемые "высшие ценности", "вечные ценности" и т. д., и т. п. — это приблизительно то же самое, что выбирают те люди, которых мы называем относительно здоровыми (зрелыми, развитыми, состоявшимися, индивидуализированными и т. п.), когда у них есть право выбора, когда они находятся в благоприятных условиях и в отличной форме.

    Или, если сформулировать это более описательно, такие люди, когда они чувствуют себя в отличной форме, при реальной возможности свободного волеизъявления инстинктивно выбирают истину, а не ложь, добро, а не зло, красоту, а не уродство, единство, а не раскол, радость, а не печаль, любовь к жизни, а не стремление к смерти, уникальность, а не стереотипность, в общем все то, что я уже назвал бытийными ценностями.

    Дополнительная гипотеза: эта склонность выбирать те же самые бытийные ценности в слабой форме присуща всем или почти всем человеческим существам, то есть это могут быть ценности всего вида, приверженность которым наиболее ясно и четко прослеживается у здоровых людей; у этих здоровых людей данные высшие ценности в наименьшей степени загрязнены защитными (порожденными тревогой) ценностями или тем, что я буду ниже называть здорово-регрессивными или "инерционными"[19] ценностями.

    Еще одна правдоподобная гипотеза: здоровые люди наверняка делают "правильный выбор" в биологическом смысле, но также, вероятно, и в других смыслах ("правильный выбор" в данном случае значит "ведущий к их самоактуализации и самоактуализации других людей"). Более того, я предполагаю, что все хорошее для здоровых людей (выбираемое ими), в конечном итоге, хорошо и для менее здоровых людей и представляет собой то, что больной человек выбрал бы сам, если бы умел делать правильный выбор. Иначе говоря, здоровые люди больше способны сделать правильный выбор, чем больные. Чтобы получить другой ряд допущений, я предлагаю «перевернуть» это утверждение, то есть рассмотреть следствия из наблюдений за выборами лучших представителей рода человеческого и принять, что это и есть высшие ценности всего человечества. То есть давайте посмотрим, что получится, если мы без всякой зависти воспримем этих людей как биологической эталон, более разумную версию нас самих, лучше, чем мы сами, определяющую, что для нас хорошо. То есть предположим, что если дать нам время, то мы, в конце концов, выберем то, что они выбирают сразу. Или же — что мы рано или поздно поймем мудрость их выбора и сделаем такой же. Или — что они ясно и четко видят то, что мы видим смутно.

    У меня также есть гипотеза, что ценности, постигаемые во время пиковых переживаний, — это приблизительно то же самое, что ценностные выборы, о которых говорилось выше. Я говорю это для того, чтобы показать, что выбранные ценности и есть собственно ценности.

    И наконец, у меня есть гипотеза, что те же самые бытийные ценности, в которых проявляются вкусы и мотивы лучших представителей рода человеческого, в какой-то мере составляют те качества, которые определяют «хорошее» произведение искусства или природы в целом, или «хорошее» в мире. То есть я думаю, что внутренние бытийные ценности индивида в какой-то мере изоморфны соответствующим ценностям воспринимаемого мира и что между внутренними и внешними ценностями существуют взаимовыгодные и взаимоукрепляющие динамические отношения (108, 114).

    Из этих предположений можно сделать уже хотя бы тот вывод, что самой человеческой природе несомненно присущи высшие ценности, и их можно в ней отыскать. Это полностью противоречит более древнему и более привычному убеждению, что высшие ценности есть порождение сверхъестественного божественного начала или каких-то других начал, находящихся за пределами человеческой природы.

    Что есть человек?

    Мы должны честно признать, что всякая попытка дать определение такого рода изначально сопряжена с серьезными теоретическими и логическими сложностями. Каждый элемент такого определения сам требует определения и когда мы начинаем работать над ними, то обнаруживаем, что бегаем по кругу. На какое-то время и в определенном смысле мы должны смириться с этим.

    "Хорошее человеческое существо" можно определить только с помощью какого-нибудь критерия «человечности». Кроме того, этот критерий почти наверняка должен быть относительным, то есть одни люди более «человечны», чем другие, а «хорошие» человеческие существа, "хорошие особи" — "очень человечны". Иначе быть не может, потому что существует много отличительных черт «человечности», каждая из которых имеет свое значение, но сама по себе не может быть определяющей. Более того, многие из этих отличительных черт сами относительны, и на их основании нельзя провести четкую черту между человеком и животным.

    В данном случае очень полезными оказываются формулировки Роберта Гартмана (59). Хорошее человеческое существо (или тигр, или яблоня) хорошо в той степени, в какой оно соответствует понятию человеческого существа (или тигра, или яблони).

    С одной стороны, это действительно очень хорошее решение, из тех, которые мы бессознательно все время применяем. Женщина, только что ставшая матерью, спрашивает врача: "У меня нормальный малыш?", и врач точно знает, что она имеет в виду. Покупающий тигров владелец зоопарка ищет "хорошие экземпляры", «настоящих» тигров, у которых четко обозначены и полностью развиты все присущие тиграм черты. Когда я покупаю обезьянок для своей лаборатории, я тоже должен отбирать хорошие экземпляры, не каких-то особенных или странных, а "настоящих обезьянок", то есть «хороших». Если хвост обезьянки не пригоден для того, чтобы цепляться им за ветки, такая обезьянка уже не может считаться хорошей, а вот отсутствие этой функции у хвоста тигра не имеет никакого значения. То же самое можно сказать и о хорошей яблоне или хорошей бабочке. Таксономист ищет "типичного представителя" только что открытого вида, такого, чтобы его можно было поместить в музей, такого, который наилучшим образом представлял бы весь вид, наиболее зрелого, с наименьшим количеством повреждений, наиболее типичного в смысле качеств, которые определяют весь вид. Тот же принцип действует и при выборе "хорошего Ренуара" или "хорошего Рубенса" и т. д.

    Руководствуясь точно такими же критериями мы можем определять лучших представителей рода человеческого, людей, у которых есть все, что свойственно виду, у которых все человеческие способности полностью развиты и идеально функционируют, у которых нет явных признаков никакой болезни, особенно такой, которая могла бы исказить главные, определяющие, неотъемлемые характеристики. Вот таких людей можно называть "наиболее человечными".

    Пока что особых проблем не наблюдается. Но подумайте о дополнительных трудностях, которые возникают, скажем, у членов жюри конкурса красоты, у человека, покупающего стадо овец, выбирающего себе щенка. Здесь мы, во-первых, сталкиваемся с проблемой свойственных данной конкретной культуре стандартов, которые могут подавить биопсихологические детерминанты. Во-вторых, перед нами встает проблема одомашнивания, то есть проблема искусственной и оберегаемой жизни. Причем мы должны помнить, что человеческие существа могут также считаться «одомашненными» в определенном смысле, особенно наиболее несамостоятельные из них, например, умственно отсталые люди, дети и т. п. В-третьих, нам необходимо отличать ценности хозяина молочной фермы от ценностей коров.

    Поскольку любые инстинктивные склонности человека гораздо слабее сил цивилизации, то пробуждение в человеке тяги к психобиологическим ценностям всегда будет трудной задачей. Но какой бы она ни была трудной, она все равно выполнима. Более того, ее нужно, даже жизненно необходимо, выполнить (97, гл. 7).

    Стало быть, большой проблемой нашей исследовательской работы является "выбор того, кто способен делать правильный выбор". Что касается практики, то это нам вполне по силам, как врачу по силам отобрать наиболее физически здорового индивида. А вот что касается теории, то здесь мы сталкиваемся с большими проблемами определения и концептуализации здоровья,

    Ценности развития и регрессивные силы

    Мы обнаруживаем, что когда более зрелым или более здоровым людям предоставляется настоящая возможность свободного выбора, то они выбирают не только истину, добро и красоту, но также ряд регрессивных ценностей — ради выживания и/или гомеостаза, то есть мир и покой, сон и отдых, капитуляцию, зависимость и безопасность, защиту от реальности или освобождение от нее. переход от Шекспира к детективным романам, погружение в фантазии, даже стремление к смерти (покою) и т. п. Одну группу ценностей мы можем назвать ценностями развития, а другую — ценностями здорового регресса (или "снижения") и указать, что более зрелый, сильный и здоровый человек больше склоняется к ценностям развития и меньше — к регрессивным ценностям; но ему по-прежнему нужны и те, и другие. Эти два набора ценностей всегда диалектически связаны друг с другом, создавая динамическое равновесие, которое определяет открытое поведение.

    Следует помнить, что основная мотивация дает человеку уже готовую иерархию ценностей, которые связаны друг с другом как высокие и низкие, сильные и слабые. жизненно важные и необязательные.

    Эти потребности представляют собой не дихотомию, а согласованную иерархию, то есть они зависят друг от друга. Скажем, высокая потребность в осуществлении какого-то особенного таланта связана с постоянным удовлетворением потребности в безопасности, которая не исчезает даже переходя в пассивное состояние. (Под пассивным состоянием я понимаю, например, состояние чувства голода после хорошего обеда.)

    Это значит, что возможность возвращения к низким потребностям не исчезает никогда, и в этом контексте такой процесс должен рассматриваться не только как патология или болезнь, но и как абсолютная необходимость для целостности всего организма и как предпосылка ощущения и функционирования "высоких потребностей" Безопасность — это обязательное условие любви, которая, в свою очередь, является обязательным условием самоактуализации.

    Стало быть, эти ценности здорового регресса должны считаться такими же «нормальными», естественными, здоровыми, инстинктивными и т. п., как и так называемые "высшие ценности". Ясно также, что они диалектически или динамически связаны друг с другом (или, как предпочитаю выражаться я, они представляют собой не дихотомию, а согласованную иерархию). И наконец мы должны признать тот очевидный факт, что большую часть времени у большинства индивидов низкие потребности и ценности доминируют над высокими потребностями и ценностями, то есть сильно тянут индивида назад. Только самые здоровые, самые зрелые, самые развитые индивиды чаще выбирают высшие ценности (и это только при благоприятных или относительно благоприятных жизненных обстоятельствах). Но и это, вероятно, происходит по большей части благодаря наличию солидной основы удовлетворенных низших потребностей, поскольку, будучи удовлетворены, они пребывают в пассивном состоянии и не тянут индивида назад. (И совершенно очевидно, что предполагая удовлетворенность потребностей, мы предполагаем благоприятное внешнее окружение.)

    В заключение, если выражаться старомодно, можно сказать, что высшая природа человека опирается на его низшую природу, как на основу, и без этой основы просто способна рухнуть. То есть для большинства человечества обретение высшей природы немыслимо без удовлетворения природы низшей. Лучший способ развить высшую природу — это сначала осуществить и удовлетворить низшую природу, превратив ее в опорное основание. Кроме того, высшая природа человека опирается также на благоприятные или относительно благоприятные условия окружающей среды, актуальные и предшествующие.

    Я имею в виду, что высшая природа человека, его идеалы, устремления и способности опираются не на инстинктивное самоотречение, а на инстинктивное удовлетворение. (Разумеется, когда я говорю об "фундаментальных потребностях", я имею в виду не то же самое, что понимают под «инстинктами» сторонники классического учения Фрейда.) Но даже такая моя формулировка указывает на необходимость пересмотра фрейдовской теории инстинктов. Давно пора. С другой стороны, моя формулировка отчасти изоморфна Фрейдовой метафорической дихотомии инстинкта жизни и инстинкта смерти. Может быть, впрочем, его основная метафора, окажется применима в определенной модификации и конкретизации формулировки. Эту диалектику между прогрессом и регрессом, между высшим и низшим сейчас по-другому формулируют экзистенциалисты. Я не вижу разницы между двумя предложенными формулировками, за исключением той, что я пытаюсь приблизить свою формулировку к эмпирическому и клиническому материалу, который в большей степени поддается проверке.

    Экзистенциальная человеческая дилемма

    Даже наиболее полноценные человеческие существа не свободны от изначальной обреченности человека быть одновременно обычным созданием и богоподобным существом, сильным и слабым, ограниченным и не ведающим границ, обычным животным и существом, поднимающимся над уровнем животного, взрослым и ребенком, трусом и храбрецом, рвущимся вперед и озирающимся назад, жаждущим совершенства и боящимся его, червем земным и царем небесным. В этом нас не перестают убеждать экзистенциалисты. Мне кажется, что мы должны согласиться с ними, принимая во внимание имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства того, что эта дилемма и ее диалектика имеют фундаментальный смысл для любой завершенной системы психодинамики и психотерапии. Более того, я считаю ее основанием для любой натуралистической теории ценностей.

    Однако, чрезвычайно важное, даже решающее, значение имеет отказ от трехтысячелетней привычки дихотомизировать, рассекать и отделять в духе логики Аристотеля. ("А и не-А совершенно отличны друг от друга и взаимно исключают друг друга. Выбирай одно или другое. Но и тем, и другим тебе не обладать".) Как бы это ни было трудно, но мы должны научиться мыслить в духе холизма, а не атомизма. Все эти «противоположности» на самом деле являются частями одной иерархии, особенно если речь идет о более здоровых людях, а одна из задач терапии заключается в уводе пациента от приверженности дихотомии и разделению к интеграции внешне непримиримых противоположностей. Наши божественные качества нуждаются в наших животных качествах. Взросление означает не только отказ от детства, но и использование его полезных качеств как основания. Высшие ценности составляют с низшими ценностями одну иерархию. И, наконец, — дихотомия патологизирует, а патология дихотомизирует (Сравни с мощной концепцией изоляции Голдстайна (55).)

    Подлинные ценности как возможности

    Как я уже говорил, мы отчасти обнаруживаем наши ценности внутри нас самих. Но они также отчасти и создаются или выбираются самим индивидом. Обрести ценности, по которым мы будем в дальнейшем жить, можно не только путем открытия. Самоизучение редко приводит к открытию чего-то однозначного, некой стрелки, указывающей в каком-то одном направлении, или потребности, которую можно удовлетворить только так, а не иначе. Почти все потребности могут удовлетворяться разным образом, а способности и таланты могут осуществляться по-разному. Хотя выбор и не очень велик, но он все же есть. Прирожденный атлет может выбирать тот вид спорта, каким он хочет заниматься. Потребность в любви могут удовлетворить очень многие люди и в разных отношениях. Талантливый музыкант может почти с одинаковым удовольствием играть на флейте или на кларнете. Крупный мыслитель может быть одинаково счастлив в роли биолога, химика или психолога. Любой человек доброй воли имеет на выбор множество дел или обязанностей, которым он может себя посвятить с одинаковым удовлетворением. Можно сказать, что внутренняя структура человеческой природы — это, скорее, нечто вроде хряща, чем костной ткани; ей можно придавать желаемую форму, словно живой изгороди, или даже "выращивать на шпалерах", словно фруктовое дерево.

    Проблемы выбора и отказа по-прежнему остаются неразрешенными, даже если хороший исследователь или терапевт будет в состоянии дать общую оценку талантов, способностей и потребностей индивида и предложить ему дельный совет, например, насчет выбора профессии

    Кроме того, как только человек начинает смутно представлять себе диапазон жизненных путей, предлагаемых ему на выбор в соответствии с его возможностями, с представлениями данной конкретной цивилизации о том, что такое «хорошо» и что такое «плохо», и т. п.; как только он становится (выбирает? ему выбирают?) на стезю, скажем, медицины, следует ожидать скорого появления проблем, связанных с достижением успеха в избранной области. Дисциплина, упорный труд, отказ от удовольствий, постоянная учеба, укрепление силы воли необходимы даже "прирожденному врачу". Как бы он ни любил свою работу, у нее все равно имеются неприятные аспекты, которые он должен принять во имя достижения главной цели

    Иначе говоря, самоактуализация посредством медицины означает, что человек должен стать хорошим врачом, а не плохим. Этот идеал отчасти создается им самим, отчасти навязывается ему его культурой и отчасти он открывает его в себе самом. Его представление о том, каким должен быть хороший врач, является такой же детерминантой, как и его таланты, способности и потребности.

    "Обнажающая" терапия и ценности

    Гартман (61, с. 51, 60, 85) отрицает правомерность выведения нравственных императивов из открытий, сделанных психоаналитиками (см. также: с. 92)*. Что в данном случае значит «выводить»? Я утверждаю, что психоанализ и любая «обнажающая» терапия именно «обнажают» внутреннюю, более биологическую, более инстинктивную сердцевину человеческой природы. Часть этой сердцевины представляет собой определенные предпочтения и устремления, которые, несмотря на их слабость, можно считать врожденными ценностями, биологически обусловленными. К этой категории относятся все фундаментальные потребности, а также все врожденные способности и таланты индивида. Я не говорю, что они являются «обязанностями» или "нравственными императивами", по крайней мере, не являются ими в старом смысле этого слова — как нечто внешнее. Я говорю только, что они изначально присущи человеческой природе. Более того, их отрицание или подавление — это прямая дорога к психопатологии и, стало быть, ко злу, потому что хотя психопатология и зло — не синонимы, они, вне всякого сомнения, переплетаются друг с другом.

    Сравните со следующим выразительным высказыванием Фойера (43, с. 13–14): "Различие между подлинными и ложными ценностями заключается в том, что первые являются выражением первичных устремлений организма, а вторые порождены тревогой. Это контраст между ценностями, которые выражают свободу личности, и ценностями, которые ее подавляют посредством страха и запретов. Это различие лежит в основании этической теории и развития прикладного обществоведения, которое должно указать человеку дорогу к счастью".

    Я не уверен, что здесь на самом деле существует какое-то расхождение во мнениях. Например, в одном месте (с. 92) Гартман, как мне кажется, высказывает точно такое же предположение, что и я, особенно, когда говорит о "подлинных ценностях"

    То же самое говорит и Редлих (109, с. 88): "Если разработка терапии превращается в разработку идеологии, то здесь нас, как доказал Вилис, ждет разочарование, потому что психоанализ не может дать нам идеологию". В этом нет никаких сомнений, если, конечно, мы понимаем слово «идеология» в его буквальном смысле.

    И все же здесь упущено что-то очень важное. Хотя «обнажающая» терапия действительно внеидеологична, она определенно помогает «обнажить» по крайней мере «зачатки» или рудименты изначальных ценностей.

    То есть специалист по «обнажающей», глубинной терапии может помочь пациенту понять, какие глубинные, изначальные ценности он (пациент), сам того не ведая. ищет, к каким он стремится, в каких он нуждается. Поэтому я утверждаю, что правильная терапия имеет отношение к поиску ценностей и не согласен с обратным утверждением Вилиса (174). Я действительно верю в то, что вскоре мы сможем даже определить терапию как "поиск ценностей", потому что поиск индивидом своего подлинного Я, в сущности, является не чем иным, как поиском изначальных, подлинных ценностей индивида. Это становится особенно ясно, когда мы вспоминаем, что более глубокое познание самого себя (и своих ценностей) зачастую совпадает с лучшим знанием других людей (и их ценностей) и реальности вообще.

    И наконец, я считаю, вполне возможно, что нынешняя чрезмерная озабоченность якобы существующей брешью между самопознанием и нравственным действием (и преданностью ценностям) сама может быть симптомом порождающего специфический маниакальный синдром расхождения между мыслью и действием, который, впрочем, не универсален (см.: 32). Вероятно, здесь уместно говорить о вековой философской дихотомии между «есть» и "должно быть", между фактом и нормой. На основании своих наблюдений за более здоровыми людьми, за людьми во время их пиковых переживаний, за людьми, которые умеют соединить свою положительную одержимость с положительной возбудимостью, я сделал вывод, что между ними не существует непреодолимой пропасти; у таких людей (или у всех людей в соответствующие моменты) чистое знание сразу же преобразуется в спонтанное действие или нравственный долг. То есть когда они знают, какой поступок будет правильным, они его совершают. Так что же остается в здоровых людях от этой бреши между знанием и действием? Только то, что изначально присуще реальности и бытию, только реальные а не надуманные проблемы.

    Если это предположение верно, то у глубинной, «обнажающей» терапии есть законные основания считаться не только методом лечения но и методом определения истинных ценностей

    13. ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ И ОКРУЖЕНИЕ

    В данном случае я поставил себе задачу осветить один вопрос, о котором могут забыть в пылу нынешнего спора о душевном здоровье. Я вижу большую опасность в возрождении, в новой и более изощренной форме, древней привычки отождествлять психическое здоровье со способностью приспосабливаться — к реальности, к обществу, к другим людям. То есть подлинным или здоровым человеком будет считаться не самостоятельный, живущий по своим интрапсихическим, не зависящим от окружения законам; не отличный от своего окружения, независимый от него или противостоящий ему индивид, а индивид, способный, например, влиться в свое окружение, будучи адекватен и компетентен по отношению к нему, индивид, способный справляться с навязанными извне задачами, индивид, способный, хорошо воспринимая окружение, быть с ним в хороших отношениях и добиваться успеха, как его понимает окружение. Иначе говоря, деятельность не может быть сама по себе основным критерием ценности или здоровья индивида. Индивид ориентирован не только на внешнее, но и на внутреннее. Экстрапсихическая центральная точка не может быть использована при решении теоретической задачи определения здоровой psyche. Мы не должны попасть в эту ловушку — определять здоровье организма по степени его «полезности», словно он является всего лишь инструментом, а не самостоятельным существом, словно он является всего лишь средством достижения какой-то внешней цели. (Если я правильно понимаю марксистскую психологию, она, наряду с этим, демонстрирует ярчайший образец приверженности той точке зрения, что psyche является зеркалом реальности.)

    Я имею в виду прежде всего недавно опубликованную в "Психологическом обозрении" статью Роберта Уайта "Новый взгляд на мотивацию" (177) и книгу Роберта Вудворта "Движущие силы поведения" (184). Я обратил внимание на эти работы, потому что это великолепные, очень глубокие исследования, представляющие собой огромный шаг вперед в развитии теории мотивации. Я полностью согласен во всем с этими авторами. Но мне кажется, что они могли бы пойти и дальше. В этих работах в скрытой форме содержится та самая опасность, о которой я уже говорил. Да, эти авторы говорят, что мастерство, продуктивность и компетентность могут представлять собой активные, а не пассивные способы приспособления к реальности, но эта мысль все равно сводится к теории приспособляемости. Мне кажется, что мы должны пойти дальше этого утверждения, какое бы восхищение оно у нас ни вызывало, и признать существование способности подниматься над окружением,[20] быть независимым от него, противостоять ему, сражаться с ним, пренебрегать им, отвергать его или переделывать его. (Я не поддамся искушению поговорить на тему мужского, западного и американского характера этих терминов. Разве, дескать, женщина, индус или француз стали бы мыслить прежде всего категориями мастерства или компетентности?) Для теории психического здоровья категории экстрапсихического успеха недостаточно; мы должны также включить в нее категорию интрапсихического здоровья.

    Другим примером, к которому я бы не стал относиться серьезно, не относись к нему серьезно другие, является попытка (в духе Гарри Стэка Салливана) попросту определить Я человека тем, что думают о нем другие люди. Эта идея представляет собой полное соотнесение индивида с культурой, к которой он принадлежит, в результате чего полностью утрачивается здоровая индивидуальность. Если речь идет о незрелой личности, то так оно и есть. Но мы говорим о здоровом, полноценно развитом человеке. А уж его-то определенно отличает способность быть выше мнений других людей.

    В подтверждение своей убежденности в том, что мы должны продолжать воспринимать «я» и «не-я» по отдельности во имя способности понять полноценно зрелого (подлинного, неподдельного, осуществившего себя, прошедшего индивидуацию, продуктивного, здорового) человека, я хочу привлечь внимание читателя к следующим, очень кратко изложенным, соображениям.

    Прежде всего я напомню некоторые данные, которые я привел в опубликованной в 1951 г. статье, называвшейся "Сопротивление окультуриванию" (96). Я писал тогда, что наблюдаемые мною здоровые индивиды внешне соглашались с принятыми в обществе нормами, но в душе не придавали им особого значения. То есть они могли им подчиняться, а могли и не подчиняться. Практически у всех из них я заметил спокойное, добродушное неприятие глупостей и несовершенств нашей цивилизации, в сочетании с более или менее активным стремлением их исправить. Эти люди определенно демонстрировали волю к борьбе, если считали такую борьбу необходимой. Приведу цитату из этой своей статьи:

    "Сложная смесь доброжелательности и одобрения с враждебностью и критичностью указывала на то, что они выбрали из американской цивилизации то, что им представлялось хорошим, и отвергли то, что им представлялось плохим. Короче говоря, они оценили ее по своим критериям и приняли свое решение".

    Эти индивиды также проявляли на удивление большую отстраненность от людей вообще, сильную склонность к уединению, даже потребность в нем (97).

    "По этим и по другим причинам их можно назвать самостоятельными, то есть живущими по своим собственным законам, а не по законам общества (если, конечно, они различаются). В этом смысле можно сказать, что они являются не только или не просто американцами, а представителями всего рода человеческого. Тогда я сделал предположение, что "эти люди должны иметь меньше "национальных черт", и что у них больше общего с такими же представителями других наций, чем с менее развитыми представителями их родной цивилизации".[21]

    А сейчас я хочу подчеркнуть отстраненность, независимость, самостоятельность характера этих людей, их склонность жить в соответствии с ценностями и правилами, установленными ими самими.

    Кроме того, только отстраненность создает пространство для медитации, созерцания и всех остальных форм проникновения в себя, ухода от внешнего мира с целью услышать внутренний голос. Сюда входят все процессы всех форм терапии «инсайта», для которой уход от внешнего мира является обязательным условием, а путь к здоровью лежит через страну фантазий, через первичные процессы, то есть через восстановление общего интрапсихического состояния. Диван психоаналитика вне пределов цивилизации. Разумеется, в той мере, в какой это возможно. (При любом более подробном обсуждении, я бы обязательно поговорил о пользе удовлетворения собственно сознания и пользе опыта и переживания как ценностей; см. 28, 124.)

    Мне кажется, что возникший в последнее время интерес к психическому здоровью, творчеству, искусству, игре и любви многое говорит нам о психологии в целом. Интерес к этим сферам жизни привел к многочисленным последствиям, из которых я бы выбрал одно, соответствующее теме данной книги, а именно изменение отношения к глубинам человеческой природы, бессознательному, первичным процессам в связи со сферами архаики, мифологии и поэзии. Поскольку корни недугов, как оказалось, следует искать главным образом в бессознательном, возникла тенденция воспринимать бессознательное как нечто плохое, злое, безумное, грязное или опасное Мы стали думать, что первичные процессы искажают истину. Но сейчас, когда мы открыли, что эти глубины могут быть также источником творчества, искусства, любви, хорошего настроения, игры и даже, в определенном смысле, основанием истины и знания, мы можем начать говорить о здоровом бессознательном, о здоровом регрессе. В частности, мы можем начать ценить первичные познавательные процессы и архаическое или мифологическое мышление, а не считать их патологией. Сейчас мы можем обращаться к первичным процессам познания, чтобы получить определенного рода знания, и не только о самих себе, но и о мире, который невозможно постичь на основании исключительно вторичных процессов. Эти первичные процессы — часть нормальной или здоровой человеческой природы и могут быть включены в общую теорию здоровой человеческой природы (84, 100).

    Если вы согласные этим, то вы должны смириться с фактом, что эти процессы являются интрапсихическими и подчиняются своим автохтонным правилам и законам, что они изначально не соотнесены с внешней реальностью, не сформированы ею и не призваны оперировать ею. Это работа верхних слоев дифференцированной личности. Отождествить всю psyche с этими средствами «борьбы» с внешним миром значит потерять то, что мы больше не имеем права терять. Адекватность, приспособляемость, адаптируемость, компетентность, мастерство — все это понятия, ориентированные на окружение, и потому они не годятся для определения psyche в целом, которая отчасти независима от окружения.

    Здесь большое значение имеет и разница между адаптивным аспектом поведения и его экспрессивным аспектом. У меня есть масса оснований подвергнуть сомнению аксиому, будто все поведение является мотивированным. Здесь я хочу подчеркнуть тот факт, что экспрессивное поведение является либо немотивированным, либо, по крайней мере, менее мотивированным, чем поведение адаптивное (в зависимости от того, что понимать под "мотивацией"). В своей чистой форме экспрессивное поведение имеет мало общего с окружением, не ставит себе задачу изменить его или адаптироваться к нему. Слова «приспособляемость», "адекватность", «компетентность» или «мастерство» можно применять в отношении адаптивного поведения, но уж никак не экспрессивного. Ориентированная только на реальность теория полноценной человеческой природы вряд ли сможет объяснить или включить в себя экспрессивность. Естественной и наиболее удобной позицией для понимания экспрессивного поведения, является интрапсихическая (97, гл. 11).

    Сосредоточенность на поиске решения задачи порождает стремление к созданию эффективной организации, как внутри организма, так и в его окружении. То, что не имеет отношения к решению проблемы, отступает на второй план. Всякая имеющая отношение к процессу способность и всякая информация переходят в полное подчинение цели, а это означает, что важность той или иной способности, той или иной информации определяется тем, в какой степени она помогает решить задачу, то есть ее полезностью. То, что не помогает решить проблему, значения не имеет. Возникает необходимость отбора, а также абстрагирования, что означает невнимание к определенным вещам, даже их забвение.

    Но мы уже знаем, что за пределами мотивированного восприятия, ориентированного на поиск решения задачи, и за рамками полезного знания, — вне всего, что является составляющими эффективности и компетентности (которые Уайт определяет как "способность организма эффективно взаимодействовать со своим окружением"), нечто еще остается. Я уже доказал, что полное знание не может не быть отстраненным, незаинтересованным, немотивированным, не обремененным желаниями. Только в этом случае мы можем воспринимать объект сам по себе с его объективными, изначальными характеристиками, а не абстрагировать его до уровня его «полезности» или «опасности» и т. п.

    В той мере, в какой мы пытаемся покорить наше окружение или эффективно существовать в нем, мы утрачиваем возможность полного, объективного, отстраненного, пассивного познания. Только при условии наличия такого познания, мы можем воспринимать мир в его полноте. Если снова обратиться к опыту психотерапии, то можно сказать, что чем больше нам хочется поставить диагноз и спланировать наши действия, тем меньше пользы мы приносим пациенту. Чем скорее мы хотим его вылечить, тем дольше мы его лечим. Любой психиатр должен научиться не торопиться с результатом, быть терпеливым. В этой и во многих других ситуациях сдаться значит победить, покориться значит покорить. Даосские мудрецы и дзен-буддисты пошли этим путем, еще тысячу лет назад поняв то, что нам, психологам, только сейчас начинает приходить в голову.

    Но наиболее важным является мое еще сырое открытие, что этот тип познания Бытия (Б-познание) мира наиболее часто наблюдается у психически здоровых людей и даже может оказаться одной из определяющих характеристик здоровья. Я также обнаружил его в пиковых переживаниях (ситуативной самоактуализации). Из этого следует, что даже применительно к здоровым отношениям с окружением, такие понятия, как мастерство, компетентность, эффективность, предполагают гораздо болеее активную целенаправленность, чем это полезно для здоровья или с точки зрения способности подняться над окружением.

    Одним из следствий этого изменения отношения к происходящим в бессознательном процессам может быть гипотеза, что для здорового человека ограничение чувственного восприятия может быть не столько пугающим, сколько приятным. То есть разрыв связи с внешним миром позволяет внутреннему миру проникнуть в сознание, а поскольку более здоровые люди с большим удовольствием воспринимают внутренний мир, то они должны получать удовольствие от ограничения своего чувственного восприятия.

    И наконец, просто чтобы быть уверенным, что меня поняли правильно, я хочу подчеркнуть, что (1) поиск внутри себя своей "истинной Самости" представляет собой некую "субъективную биологию", потому что он должен включать в себя осознание индивидом потребностей, идущих от его конституции, темперамента, анатомии, физиологии и биохимии, осознание своих способностей и реакций, то есть осознание своей биологической индивидуальности. Но тогда, как бы парадоксально это ни звучало, (2) этот поиск представляет собой также и попытку осознать свою принадлежность к виду, свою общность со всеми представителями рода человеческого. То есть это путь к осознанию индивидом своего биологического братства со всеми человеческими существами вне зависимости от того, в каких внешних условиях они живут.

    Выводы

    Вышеизложенные размышления позволяют нам прийти к следующим заключениям применительно к теории психического здоровья:

    Мы не должны забывать о самостоятельном Я, или чистой psyche. К ней нельзя относиться, как к простому орудию адаптации.

    Когда мы строим наши отношения с окружением, то стремясь покорить его, мы должны оставить место и для его осмысления.

    Психология является отчасти областью биологии, а отчасти областью социологии. Но это не все. У нее есть своя, принадлежащая только ей, территория, та часть psyche, которая не является отражением внешнего мира и не стремится приспособиться к нему.


    Примечания:



    1

    Идеальное общество, построенное на сновании принципов психологии здоровья, или "эупсихологии".



    2

    Более подробно на ту же тему см. мою работу Eupsychian Management. Irvin-Dorsey, 1965, p. 194–201



    18

    Такой подход также является единственным способом прекратить "бег по кругу", свойственный теоретическим и семантическим дискуссиям на тему ценностей. В качестве примера могу привести такой вот «перл» — "Добро лучше зла, потому что оно добрее".



    19

    Это название было предложено доктором Ричардом Фарсоном.



    20

    Я употребляю выражение "подниматься над" за неимением лучшего. "Независимость от" подразумевает слишком простую дихотомизацию себя и окружения, а потому в данном случае не годится. К сожалению, "подниматься над" подразумевает существование чего-то «высшего», с презрением отвергающего нечто «низшее», то есть снова имеет место ложная дихотомия. В другом контексте, в качестве противоположности "дихотомическому образу мысли" я использовал "иерархически-интеграционный образ мысли", в соответствии с которым «низшее» является не только основой, на которой покоится «высшее», но также и частью высшего. В качестве примера иерархической интеграции можно привести центральную нервную систему, иерархию фундаментальных потребностей или армию. "Подниматься над" в данном случае используется мною в интеграционном, а не дихотомическом смысле.



    21

    В качестве примера можно привести Уолта Уитмена или Уильяма Джемса, которые были настоящими, «стопроцентными» американцами, но при этом стояли над американской культурой, являясь представителями всего рода человеческого. Однако они стали "гражданами мира" не вопреки своему американскому происхождению, а именно благодаря тому, что были именно такими американцами. Так, Мартин Бубер, еврейский философ, был философом не только для евреев. Чисто японские картины Хокусая имеют всемирное значение. Вероятно, любое произведение искусства, имеющее всемирное значение, не может не иметь национальных корней. Сугубо региональное искусство — это не то же самое, что искусство, имеющее региональные корни, но вместе с тем — общечеловеческое значение. Здесь мы можем вспомнить о детях, описанных Пиаже, которые никак не могли понять, каким образом они могут одновременно быть женевцами и швейцарцами, пока они не доросли до способности объединить эти два понятия в рамках иерархии. Этот и другие примеры взяты из работы Олпорта (3)








    Главная | Контакты | Прислать материал | Добавить в избранное | Сообщить об ошибке