Египтяне отличались большой чистоплотностью: они считали, что не только человеческое тело всегда должно быть чистым, но и одежду и жилище необходимо постоянно поддерживать в безупречной чистоте. Вернувшись в Египет, Синухе первым делом сбросил с себя одеяние из крашеной шерсти, которое не снимая носил, пока жил среди бедуинов. Подобно Улиссу, оказавшемуся среди феакийцев, он преобразился, сразу помолодев на несколько лет. Он постригся и расчесал спутанные волосы, натер свое тело благовониями, которые, вполне возможно, хранились в золотом или обсидиановом кувшине вроде того, что правитель Библа Абишем получил в дар от царя Аменмеса III, и облачился в одежды из чистейшего льна.

Египтяне мылись несколько раз в день: утром после сна и до и после каждой трапезы. Умывальные принадлежности обычно состояли из таза и кувшина с носиком, которые, как правило, держали под столом, уставленным яствами. Слово, обозначающее «таз», – шаути происходит, по всей вероятности, от слова ша – «песок», а название кувшина, хесмени, – от слова хесмен – «натр». По-видимому, в таз насыпали песок, а в воду в кувшине добавляли натр. В воду, предназначенную для полоскания рта, насыпали немного специальной соли, бед. Словом суаб (от уаб – опрятный, чистый) называлась густая пенящаяся паста, состоявшая из таких ингредиентов, как зола и сукновальная глина.

После утреннего омовения мужчина вверял себя в руки цирюльника и слуг, занимающихся маникюром и педикюром, а женщина – парикмахеру. Утренний туалет фараона был торжественным событием при дворе. Знатнейшие люди страны считали за честь присутствовать при этом и старались никогда не опаздывать. Визири, высшие сановники и номархи также превращали свой утренний туалет в  церемонию, на которой собирались все родственники и помощники. Писцы стояли на коленях перед господином, готовясь записать его повеления или развернув длинные свитки папируса с именами, цифрами и перечнем выполненных или предстоящих работ. Тем временем слуги делали ему маникюр и педикюр, а цирюльник брил щеки и голову. Он пользовался бритвой с изогнутым лезвием – инструментом, сильно изменившим свой вид со времен Среднего царства, когда для бритья использовалось устрашающее орудие, больше всего напоминавшее плотницкую стамеску. Бритвы хранились в кожаных футлярах с ручками, а сами футляры обычно держали в изящных ларцах черного дерева. Затем хозяин дома с гладко выбритой головой и короткой квадратной бородкой, умытый, бодрый и свежий, переходил в руки специалистов по умащениям и благовониям. Они приносили ему драгоценные мази и духи в запечатанных сосудах из хрусталя, зеленый и черный порошки (малахит – окись меди и галенит – окись свинца) для подводки глаз. Египтянам нравились глаза миндалевидной формы. Кроме того, порошки обладали профилактическим действием, предохраняя глаза от воспалений, вызываемых слишком ярким солнцем, ветром, пылью и насекомыми.

Девушка перед зеркалом (Эрман. Жизнь в Древнем Египте)

Египтяне пользовались целым набором косметических средств. Чтобы избавиться от запаха пота в жару, надо было в течение нескольких дней натирать все тело мазью, сделанной из терпентинного масла (сенте), ладана (анти), какого-то неизвестного порошка и благовоний. Отдельные мази были предназначены для умащения паха и подмышек. Были мази, освежающие и омолаживающие кожу, возвращающие телу упругость, и мази от пятен и прыщей на лице. Для разглаживания морщин, например, использовалась смесь толченого алебастра, натра, «северной соли» и меда. Другие препараты замешивались на ослином молоке. Волосы требовали постоянных забот. Седые волосы вырывали, а для предотвращения седины, облысения, а также для ращения волос существовали специальные средства, например касторовое масло. Египтяне умели также удалять лишние волосы, а женщины знали средство, как сделать так, чтобы соперница полностью облысела.

Один из важных рецептов записан в конце медицинского трактата. Название его весьма многообещающе: «Как сделать старика юным». Плоды греческого пажитника (по-арабски – хелба) следовало высушить, очистить, отделить мякину от шелухи. Из растертых плодов и шелухи в равных частях замесить тесто. Выпарить воду. Сухую лепешку растереть в порошок. Замешать из этого порошка тесто и нагреть, на поверхности выступят маленькие капельки. Остается только собрать это масло, очистить, осветлить и слить в сосуд из твердого камня, например обсидиана. Это драгоценное масло придает коже чудесный цвет. Оно же помогает от облысения и уничтожает бурые и красные пятна, которые с годами появляются на коже. Средством этим пользовались тысячи египтян. Единственный его недостаток в том, что на приготовление уходило очень много времени, а получалось чудодейственного масла слишком мало, поэтому стоило оно очень дорого.

Те, кто победнее, вынуждены были обращаться к уличному цирюльнику, устроившемуся где-нибудь в тени деревьев. Дожидаясь очереди, они лениво переговаривались друг с другом или дремали, склонив голову на колени и обхватив ее руками. Иногда мест не хватало, и двое были вынуждены усаживаться на один табурет. Когда подходила очередь, клиент усаживался на стул с тремя ножками, и вскоре брадобрей отпускал его довольного и чисто выбритого, с головой сияющей на солнце, как отполированный морем голыш.

Туалет состоятельной женщины, как и в случае с ее супругом, был значительным событием. На одном из рельефов мы видим одну из царских фавориток, занятую туалетом. Она сидит в удобном кресле с высокой спинкой и подлокотниками, в руках держит зеркальце – диск из полированного серебра с ручкой черного дерева с золотом в форме стебля папируса. Над ней склонился парикмахер. Его ловкие тонкие пальцы умело заплетают множество маленьких косичек, хотя волосы фаворитки подстрижены достаточно коротко. Шпильками из слоновой кости он заколол те пряди, до которых еще не дошла очередь. На такую прическу уходило много времени, и, чтобы госпожа не скучала, слуга наполняет из маленького кувшинчика чашу и подносит ей со словами: «За твоего ка!» Жена Анупу, простого крестьянина, возделывавшего маленький клочок земли, разумеется, не могла позволить себе такой роскоши. Ей приходится причесываться самой, пока муж и его брат работают в поле.

Во время утреннего туалета мужчина оставался босым, на голове тоже ничего не было. На нем был надет лишь набедренник и пара-тройка украшений. Даже если он собирался выйти из дома, он мог оставаться в этом скромном облачении; ему следовало лишь застегнуть на запястьях пару браслетов, надеть на палец кольцо и повесить на шею пектораль – ожерелье из пяти-шести рядов бус с застежками в форме соколиных голов. Если прибавить к этому подвеску из яшмы или сердолика на длинном шнурке, он приобретал вполне респектабельный вид: можно было отправиться осматривать свои владения, принимать гостей, вести деловые переговоры или посещать официальные учреждения.

При желании он мог сменить набедренник на широкую юбку и обуть сандалии. Сандалии были известны с давних времен, однако египтяне относились к ним очень бережно и никогда не надевали без крайней надобности. Один из первых царей, Нармер, обычно ходил босиком в сопровождении своих слуг, один из которых нес за ним пару сандалий. Унис строго наказывал своих солдат, которые, преисполнившись алчности, выхватывали сандалии из рук – да-да, выхватывали из рук, а не стаскивали с ног – прохожих. Отправляясь по делам, селянин держал сандалии в руке или же привязывал к концу палки и нес на плече. Надевал он их, лишь добравшись до места назначения. В эпоху Нового царства, в частности при Рамсесидах, в ходу были сандалии из плетеного папируса, кожи, а иногда даже из золота. Ремешок от носка подошвы проходил между первым и вторым пальцем ноги и соединялся на лодыжке с другими ремешками, что придавало обуви вид стремени; ремешки завязывались сзади над пяткой. У сандалий с золотыми подошвами ремешки также были сделаны из золота. Носить их, должно быть, было довольно больно, особенно если они были чуть великоваты своему обладателю. Как написано в медицинских папирусах, египтяне часто жаловались на боли в ногах.

Сандалии из волокон пальмового дерева (Эрман. Жизнь в Древнем Египте)

Некоторые египтяне носили прямые, доходящие до щиколоток одеяния, державшиеся на скрепах. Большинство, однако, предпочитало этому довольно строгому облачению легкую гофрированную накидку, которая оставляла шею открытой, плотно облегала грудь и расширялась книзу. Короткие рукава также расширялись внизу. Поверх накидки завязывали широкий пояс из той же материи, который свободно ниспадал спереди треугольным передником. Праздничное одеяние дополнялось большим завитым париком и всевозможными ослепительными украшениями, ожерельями, подвесками, пекторалями из двух рядов, браслетами на запястьях и выше локтя и парадными сандалиями на ногах.

Наряд египетской модницы практически не отличался от одеяний ее мужа. Он состоял из тонкой рубашки и прозрачной складчатой накидки, наподобие той, что носили мужчины. Женская накидка имела вырез почти до пояса и была собрана на левой груди, так что правая грудь оставалась почти совсем открытой. Короткие рукава с бахромой закрывали руку лишь до локтя, выставляя напоказ тонкие грациозные руки с дорогими браслетами на запястьях. Браслеты могли быть самыми разными, например, в виде двух пластинок чеканного золота, закрепленных на подвижных колечках. Женщины также носили массивные золотые кольца, бусы или плетеные шнурки и раззолоченную тесьму. Завитые локоны парика падали на спину и плечи. В волосах сияла прекрасная тиара из бирюзы, лазурита или золота, концы которой соединялись на затылке шнурком с двумя кисточками. Всю эту изысканную прическу венчало некое благоухающее украшение конусообразной формы. Мы не знаем точно, из чего оно изготовлялось, не исключено, что из какой-то специальной ароматической помады. На некоторых изображениях мы видим мужчин с такими же украшениями на головах.

Работник в кожаной набедренной повязке (Дейвис. Гробница Рехмиры в Фивах)

Подобные одеяния, разумеется, носили только богачи; рабочий люд одевался более практично. Крестьяне и ремесленники ходили в традиционной короткой набедренной повязке, которую поддерживал пояс шириной в несколько дюймов без всяких орнаментов, вышивок или кистей, как у азиатов. Однако простые люди любили украшения и драгоценности не меньше богачей, а поскольку золота и серебра они не могли себе позволить, то довольствовались побрякушками из фаянса и бронзы. Певицы и танцовщицы носили такие же прозрачные накидки, как богатые женщины, а зачастую выступали обнаженными, и весь их наряд состоял из нескольких украшений: пояска, ожерелья, браслетов и сережек. Юные служанки, которых на росписях порой легко спутать с детьми, ходили обнаженными – по крайней мере, в тех случаях, когда хозяин принимал гостей, – без стеснения выставляя напоказ свои гибкие и грациозные тела.

Хотя египтяне сознавали, насколько плодородна их земля, и, если надо, никогда не отлынивали от работы, их постоянно преследовал страх голода. Они всегда помнили, что за слишком слабым или слишком сильным разливом Нила последует скудный урожай. Поэтому правителям следовало своевременно подумать о том, чтобы запасти провизию на голодный год, как советовал фараону Иосиф, истолковавший сон о семи коровах и колосьях. Однако цари часто пренебрегали этим советом, особенно в последние годы правления династии Рамсесидов. Женщина, которую вызвали на допрос, чтобы узнать, откуда она взяла золото, обнаруженное в ее доме, рассказала, что выручила его за ячмень во время голода, «в год гиен». Это произошло, когда Война с нечистыми была в самом разгаре. Повсюду свирепствовали разбойничьи банды; они врывались в храмы и дворцы, убивали и грабили мирных жителей, сжигали дома. Продукты ценились на вес золота. То же самое происходило во время нашествия гиксосов. Однако между этими ужасными периодами многие поколения египтян жили мирно и счастливо. При Сети I, а тем более в эпоху великих Рамсесов страна захлебывалась от изобилия. На барельефах в храмах и на росписях в гробницах мы постоянно видим людей, которые несут горы провизии или ведут тучные стада. В большом папирусе Харриса, где подробно описаны щедрые подношения храмам и богам, сделанные Рамсесом III, съестные продукты упоминаются, по крайней мере, не менее часто, чем драгоценные металлы, одежды и благовония. Все это свидетельствует о том, что египтяне грешили чревоугодием и не забывали о еде ни при каких обстоятельствах. В земле Иаа, в Сирии, Синухе нашел инжир и виноград, вина больше, чем воды, мед, масло, всевозможные фрукты, ячмень, пшеницу и стада без числа – одним словом, практически все, что можно найти в прекрасных египетских землях. «Каждый день вместо хлеба получал я нежные лепешки и каждый день запивал пищу свою вином. Доставляли мне мясо и жареную птицу, не считая диких зверей пустыни, которых ловили и клали передо мной, и не считая того, что приносили мои собаки». Даже в Египте ему едва ли могло быть лучше. «Потерпевшему кораблекрушение» моряку, которого выбросило на остров в Красном море, также повезло: «Я нашел там инжир и виноград, множество овощей, лук отменный, огурцы и арбузы, дикую дыню, а также всякую рыбу и птицу. Абсолютно все там было».

Однако настало время вернуться в Египет, чтобы посмотреть, какие яства обычно стояли на столах египтян. Начать лучше всего с мяса, которое поглощалось египтянами в огромных количествах. На стенах гробниц мы можем видеть длинные вереницы скота, который гонят на бойни. Главным источником мяса служил крупный скот. Африканский бык, иуа, – большое быстроногое животное с большими рогами. При правильном откорме африканского быка можно было вырастить до огромных размеров. Считалось, что забивать его следует лишь тогда, когда он уже практически не способен передвигаться из-за собственной тяжести. Эти гигантские животные встречаются на рельефах в Абидосе и Мединет-Абу. Погонщик без труда ведет за собой раскормленного быка, продев ему веревку через ноздрю и нижнюю губу. Жертвенных животных украшали страусовыми перьями между рогами и двойными перевязями. У входа в храм процсесию встречал жрец, державший в вытянутой руке зажженный факел. Это изображение сопровождается следующей надписью: «Освящение быка, чистого ртом своим, для чистой скотобойни храма Рамсеса Мериамона близ Та-Ура». Специальные служители проверяли, здоров ли бык, а после забоя проводили еще одну проверку, чтобы удостовериться в качестве мяса.

Забой быка (Скальные гробницы Мейра, I)

Мелких быков, безрогих или с короткими рогами, называли унджу, а крупных быков с большими рогами, но более злобных, чем иуа, и плохо поддающихся откорму, – нега. На изображениях они всегда тощие. Некоторые выражения, относящиеся к убойному скоту, трудно интерпретировать. Например, что такое «бык – уста стада» или «бык ките» (кедет, ките, кит – небольшая мера веса). Бык хериса, по-видимому, считался лучшим производителем. Иногда упоминаются также сирийские рабочие быки и быки из страны Куш.

В эпоху Раннего царства египтяне активно охотились на обитателей пустыни: газелей, сернобыков и прочих антилоп. Иногда они старались поймать их живьем и одомашнить. Этот вид разведения почти утратил свое значение во времена Рамсесидов, хотя мы знаем, что Рамсес III отправлял своих охотников в пустыню за сернобыками. За время своего царствования он пожертвовал великому храму Амона 54 орикса, одну североафриканскую антилопу и 81 газель. В другом списке подношений значатся 20 602 быка и 367 сернобыков, козерогов и газелей. На изображении в Абидосе мы видим прекрасного сернобыка с длинными прямыми рогами, который почему-то назван «быком-ориксом из хлева Рамсеса». Порой на росписях можно увидеть сернобыков, которых ведут на убой, однако я никогда не слышал, чтобы их забивали для пиршеств. Из этого можно заключить, что животный мир пустыни не был одним из основных источников пищи, хотя принести сернобыка или газель в жертву богам считалось благим делом. Это делалось как бы в память о тех временах, когда население Египта питалось скорее за счет охоты, чем за счет скотоводства. Мне не доводилось видеть ни одного документа, где упоминалось бы, что египтяне употребляли в пищу свинину, козлятину или баранину, однако мы знаем, что многие держали свиней, коз и овец даже в Верхнем Египте.

Пастухи приводили быка на бойню и передавали его мясникам, которые вчетвером или впятером забивали его без особого труда. Они действовали способом, известным с древнейших времен. На левую переднюю ногу быка набрасывали затяжную петлю, перекидывали веревку через спину животного, после чего один из мясников со всей силы дергал за нее. Бык терял равновесие, и в этот миг остальные дружно набрасывались на него: сильнейший вскакивал ему на шею и, ухватившись за рога, оттягивал голову назад, другой держал его за хвост, а третий пытался запрокинуть его заднюю ногу. Повалив животное, мясники связывали его задние ноги с передней, чтобы он уже не мог подняться. Другую переднюю ногу оставляли свободной, поскольку несчастная жертва уже никак не могла помочь себе, разве что на мгновение отсрочить смерть, из последних сил выгибая спину. Затем один из силачей хватал быка за голову, поворачивал ее так, чтобы рога вонзились в землю, и удерживал в таком положении. В этот момент главный мясник вскрывал быку вену на горле. Кровь собирали в специальный сосуд. Инструментами старшего мясника были лишь нож с длинной рукояткой, около девяти дюймов в длину и закругленный на конце, чтобы не повредить шкуру, и оселок, привязанный сбоку к переднику.

Если подобная сцена происходила на бойне, принадлежавшей храму, к забитому быку приближался жрец, чтобы вылить на рану содержимое кувшина, который он держал в руках. Не исключено, что он выполнял функции своего рода санинспектора. Мясник протягивал ему ладонь, источавшую приторный запах только что пролитой крови, и говорил: «Вот эта кровь». Наклонившись вперед, чтобы лучше рассмотреть, жрец отвечал: «Она чиста».

Туша разделывалась с удивительной быстротой. Сначала отрезали переднюю ногу, которая оставалась свободной. Один из помощников придерживал ее, поворачивая и наклоняя, пока мясник возился с сухожилиями и суставами. Отрезанную ногу сразу же передавали носильщикам. Затем быку отделяли голову и делали длинный продольный разрез на животе, чтобы снять шкуру и вынуть сердце. Задние ноги резали на три части: заднюю (сут), голяшку (иуа) и копыто (инсет). С хребта и ребер по очереди срезали филейные куски, которые считались самой лакомой частью, и седло. Из внутренностей высоко ценились только печень и почки. Отделив кишечник, мясник осторожно поднимал и опорожнял его. Все это происходило под постоянные окрики и понукания: «Поспешите! Поторопитесь, ради бога! Кончайте с этой ногой! Заканчивайте с сердцем!» Если работа шла в храме, приход распорядителя церемоний или даже простое упоминание его имени удваивало рвение мясников. «Ну же, торопитесь, люди, вырезайте ребра, пока мастер церемоний не явился! Вот филе. Возьмите и отнесите его на стол!» Тот же, к кому были обращены эти увещевания, лениво отвечал: «Хорошо. Я сделаю, как ты говоришь». Порой, если мясник работал в одиночку, он тихонько ворчал себе под нос: «Нелегко сделать это дело одному!»

В это время египтяне еще не знали петухов и кур, однако активно разводили других домашних птиц. В Большом папирусе Харриса их исчисляют сотнями тысяч. В одном из перечней даров, где четвероногие составляют всего лишь 3029 голов, записано 126 250 различных птиц, в том числе 57 810 голубей, 25 020 водоплавающих птиц, пойманных живьем в сети, 6820 гусей ра, 1534 гусей тереп, 4060 несушек, 1410 птиц, которые в перечне названы «большими палками», и 160 серых журавлей; а число перепелов (парт) добавляло к общему числу еще 21 700 и 1240. Но этот список далеко не полон, поскольку на сценах охоты и животноводства в гробницах эпох Раннего и Среднего царств изображены многие другие птицы. Египтяне знали три разновидности журавлей: джат, айу и га плюс еще нумидийский журавль (уджа). На рельефах, о которых мы упоминали выше, изображены также разнообразные гуси, утки и чирки; эти птицы, разумеется, были известны и в эпоху Рамсесидов, однако птичники предпочитали не иметь с ними дела, занимаясь разведением тех видов, которые лучше поддавались одомашниванию.

Откармливание уток (Мастаба Мереруки)

На стеле эфиопского царя Пианхи написано, что после завоевания Египта (в 730 г. до н. э.) он отказался сидеть за одним столом с правителями Южного Египта и Дельты, потому что они были развратниками и употребляли в пищу рыбу – страшное оскорбление для царского дворца. Исключение было сделано только для Немрота, который не ел рыбу, возможно, потому, что родился в древнем религиозном центре, городе Шмун (Гермополь, город бога Тота). Во времена Нового царства рыба исключалась из числа продуктов, жертвовавшихся усопшим, а в разные периоды в отдельных деревнях и номах вводился запрет на употребление тех или иных видов рыбы. Это означает, что далеко не все египтяне относились с такой строгостью к определению чистой и нечистой пищи: многие с большим удовольствием поедали рыбу, хотя, вполне вероятно, и брезговали отдельными видами, которые носили такие неаппетитные названия, как бу («омерзительная») и шеп («жалкая»). Жители Дельты и берегов озера Фаюм жили за счет рыболовства. Археолог Мариетт обнаружил в Танисе гранитный рельеф, изображающий двух дородных длинноволосых бородачей, тащащих стол, с которого свешиваются хвосты аппетитных кефалей. В папирусе Харриса в перечне провизии, ежегодно доставляемой в храмы Фив, Она и Мемфиса, упоминается о 441 тысяче рыб, большую часть которых составляют кефаль, мормиры (mormyrus caschive), зубатки (clarias anguillaris), батенсоды (synodontis batensoda) – рыбы среднего размера, которые плавают кверху брюхом, крупные хромисы (tilapia niloticus) и гигантские окуни (lates niloticus) – гигантские рыбины, каждую из которых тащили по два человека; они продевали сквозь ее жабры палку и клали на плечи, а хвост речного чудовища волочился по земле. Одной такой рыбы хватало на несколько семей.

Овощи внесены в годовой календарь Мединет-Абу под общим названием ренпут – «продукты года». Их раскладывали на столах или связывали пучками. Отдельно упоминаются репчатый лук и лук-порей, известные с древнейших времен. Некий торговец эпохи Раннего царства говорит покупателю, держащему в руках пшеничную лепешку: «Отдай ее мне, а я дам тебе несколько превосходных луковиц (хеджу)». В медицинском папирусе Эберса упоминается лук-порей (иакет); о нем упоминается и в истории о Хеопсе и чародеях; моряк в «Сказке о потерпевшем кораблекрушение» рассказывает, что собирал его на своем острове изобилия.

Египтяне очень любили чеснок. Геродот рассказывает, что рабочие, строившие пирамиду Хеопса, получали редиса, лука и чеснока на 1600 серебряных талантов. Возможно, так оно и было, хотя эти сведения и не высечены на самой пирамиде, как утверждал Геродот. Зато связки чеснока были найдены в фиванских гробницах. Лорэ распознал иероглифическое изображение чеснока (хизан) в Большом папирусе Харриса и нашел его соответствие в коптской версии Библии. Царь Рамсес III в изобилии снабжал храмы чесноком. Во время своих блужданий по пустыне евреи с тоской вспоминали об огурцах, арбузах, луке и чесноке щедрого Египта. Огурцы, арбузы и дыни часто появляются на жертвенных столах рядом со связками стеблей папируса, которые некоторые исследователи ошибочно принимали за спаржу. Античные авторы утверждают, что религия запрещала египтянам употреблять в пищу фасоль и турецкий горох, причем Диодор полагал, что таким образом люди должны были учиться воздержанности. Однако мы находим и фасоль, и горох (и турецкий, и обычный) в гробницах. Известно, что жрецы Она и Мемфиса ели фасоль во времена Рамсеса III. И хотя турецкий горох своей формой очень похож на соколиную голову (а сокол, как мы помним, был в Египте священной птицей) – например, голову на крышке третьей из четырех каноп, известных как Кебезсенуф, – это нисколько не мешало египтянам с удовольствием есть его. Быть может, запрет на эти продукты был введен на какой-то небольшой период времени в каком-то конкретном районе.

Жертвенный стол с яствами (Дейвис. Гробница Рехмиры)

Салат-латук считался священным растением фаллического божества Мина, статуи которого часто возвышались прямо перед грядками. Его выращивали в огородах при доме. Латук нуждался в обильной поливке. Помимо Мина, некоторые другие боги были не прочь отведать латук. Автор истории о ссоре между Хором и Сетом рассказывает, что однажды Исида пришла в дом Сета и попросила его садовника сказать ей, какие овощи предпочитает его господин. Садовник ответил, что никогда не видел, чтобы Сет ел какие-нибудь овощи, кроме латука. На следующий день, говорится в истории, Сет вернулся в свой сад и по своему обыкновению наелся латука. Сет считался распутником, хотя Мин конечно же был похлеще него. Египтяне, верившие, что салат-латук увеличивает мужскую силу и женскую плодовитость, поедали его в больших количествах. Часто мы видим прекрасные кочаны латука на жертвенных столах. Употребляли его, по-видимому, на современный арабский манер: в сыром виде с растительным маслом и солью.

Древние египтяне, в отличие от наших современников, ничего не слышали о таких фруктах, как апельсины, лимоны и бананы. Груши, персики, миндаль и вишню стали выращивать в Египте только в римскую эпоху. Зато в течение всего лета они могли наслаждаться виноградом, инжиром и финиками, а также плодами сикомора, которые, правда, были не такими крупными и изысканными на вкус, как фиги. Лучшие финиковые деревья произрастали в Фивах. Плоды пальмы дум считались съедобными, но использовались главным образом в медицинских целях. Кокосовые орехи были большой редкостью, а потому считались деликатесом. Гранаты, оливки и яблони завезли в Египет гиксосы; они прижились и давали обильные урожаи. Оливковое масло использовалось для освещения, что вовсе не означает, что его совсем не употребляли в пищу. До появления оливковых деревьев египтяне выращивали другие масличные растения, например морингу (бак). К списку фруктовых деревьев можно добавить мимозу (персею), баланитес и ююбу (или китайский финик). Не следует забывать, что многие встречающиеся в различных текстах названия деревьев до сих пор не идентифицированы, а потому мы не можем составить полный перечень овощей и фруктов, которые попадали на столы египтян. Беднякам порой приходилось довольствоваться сердцевиной стеблей папируса, которую они подолгу жевали, подобно тому как жуют современные египтяне сахарный тростник, или корневищами прочих водяных растений. В гробницах мы часто находим кувшины, доверху наполненные кореньями.

Молоко считалось настоящим лакомством. Его наливали в пузатые глиняные горшки, горлышко затыкали пучками сухой травы, чтобы уберечь от насекомых и не дать ему скиснуть. Известен целый ряд слов, обозначавших молочные продукты, – сливки, масло и сыр, однако поручиться за точность их перевода я не берусь. В некоторые блюда и снадобья добавляли соль, причем иногда в весьма немалых количествах. Чтобы подсластить кушанье или напиток, в него клали мед или семечки рожкового дерева, поэтому иероглиф неджем (сладкий, сладость) изображался в виде стручка. За диким медом и воском египтяне ходили в пустыню. Это требовало большой сноровки. Отправляясь в незнакомые вади, сборщики меда часто объединялись со сборщиками терпентинной смолы. Нередко царь посылал с ними лучников, которые должны были защитить их от опасностей, подстерегавших каждого, кто отваживался выйти за пределы Нильской долины. Пчел разводили и в садах. В качестве ульев использовались большие глиняные кувшины. Пчеловод бсестрашно отгонял пчел рукой, чтобы достать соты из улья. Мед хранился в больших запечатанных каменных сосудах.

Главным предметом кухонной утвари были переносные глиняные печи. В высоту они имели около трех футов. Внутрь вставлена решетка или прутья, на которые клали топливо. В нижней части проделано отверстие для тяги, использовавшееся также, чтобы выгребать из печи золу. Несомненно, у них должен был быть дымоход, однако до нас не дошло ни одного изображения печи с трубой. Сверху на нее ставили котел с двумя ручками, дно которого обычно было немного шире, чем сама печь. Если было нужно, повар вполне мог обойтись без печи: он ставил котел на три камня и разводил под ним небольшой костер. Кроме того, египтяне пользовались металлическими печами, которые представляли собой что-то вроде невысокого сундука без дна и крышки. Горючее укладывали в них на плиту с отверстиями. Я нашел такую печь в гробнице некоего Псусеннеса, жившего в дни правления Рамсеса II. Тяга в них наверняка была очень слабой, поэтому повару приходилось постоянно раздувать пламя веером.

Ни в Египте, ни в соседних странах нет каменного угля, поэтому поварам, гончарам, литейщикам и прочим работникам, имевшим дело с печами, приходилось обходиться дровами или древесным углем. Древесный уголь (джабет) упоминается в документах, найденных в Сиуте, как весьма ценный товар. В календаре Мединет-Абу и в папирусе Харриса приведены цифры, по которым можно судить об объемах его потребления, – они весьма скромны. Уголь разносили в мешках и корзинах.

Пчеловодство (Дейвис. Гробница Рехмиры)

Чтобы развести огонь, египтяне пользовались так называемыми «огненными палочками». Как и уголь, это был редкий и потому весьма ценный товар. Даже такой солидный храм, как Карнакский, тратил всего лишь шестьдесят «огненных палочек» в месяц, по две в день. Они были известны с глубокой древности, поскольку один из самых древних иероглифов уже воспроизводит их упрощенное изображение. Приспособление для разжигания огня состояло из двух частей: палочки с заостренным концом и утолщенным основанием и своеобразного стаканчика. Материалы для изготовления палочек привозили из южных стран. Потерпевший кораблекрушение моряк рассказывает, что ему посчастливилось найти его на острове Доброго Змея в Красном море, поэтому он смог быстро развести огонь, принести жертву богам, а себе приготовить еду. Некоторым египтянам, вероятно, не доставалось «огненных палочек», и остается лишь гадать, каким образом они выходили из положения. Скорее всего, им приходилось постоянно просить у добросердечных и более предусмотрительных соседей немного горящих углей.

Кроме печи, жаровен, топлива и «огненных палочек», кухонная утварь состояла из котлов, мисок, кувшинов и всевозможных глиняных сосудов, не говоря уже о котомках и сумках, ведрах и корзинках для провизии. На кухне стояли столы с тремя или четырьмя ножками для разделки мяса и рыбы и для обработки овощей, низенькие столики, за которыми, сидя на корточках, работали поварята, и, наконец, большие козлы, на которых развешивали мясо и птицу.

Нам известны два глагола песи и ашер, которые относятся к приготовлению пищи на огне. Первый из них применяется по отношению к молоку и мясу и, следовательно, скорее всего, переводится как «варить». В некоторых сценах изображен очаг с глубоким котлом, из которого выглядывают ломти мяса, варящиеся в какой-то жидкости. Но нам неизвестно, что египтяне делали с вареным мясом: может быть, мелко крошили и подавали на стол с овощами и специями, может быть, скатывали в шарики и делали нечто вроде котлет или лепешек. Египтяне не оставили нам ни одной поваренной книги, однако мы можем судить об их изобретательности по медицинским папирусам, где приведены многие рецепты снадобий против несварения желудка. Они знали, что масло, сливки (сми), а также гусиный и говяжий жир прекрасно подходят для приготовления сладостей. На кухне в доме визиря Рехмиры мы видим на печи котел, явно слишком мелкий для варки мяса. Повар, если верить подписи, заливает в котел жир, а его помощник мешает содержимое кастрюли каким-то инструментом с длинной ручкой, вилкой или ложкой – неясно. Скорее всего, они готовят что-то вроде рагу.

Глагол ашер означает «жарить». Ощипав и выпотрошив гуся или утку, повар отрезает голову, кончики крыльев и лапки, насаживает птицу на вертел и держит на вытянутых руках над невысокой жаровней. Так жарили, по всей вероятности, не только птицу, потому что у нас есть запись, где словом ашер (жаркое) называется какое-то мясное блюдо. Слово, использующееся для обозначения филе, переводится как «отборное мясо», вырезку называли словом, которое в буквальном переводе означает «плоть». Эти части тоже, скорее всего, жарили на вертелах.

Приготовление гуся (Петрик, Дешаша)

Геродот сделал следующие замечания относительно употребления рыбы и птицы в Древнем Египте: «Египтяне одну рыбу едят сырой, другую сушат, третью же просаливают в рассоле. Перепелок, уток и мелких птиц едят они также в соленом виде. Птицу и рыбу прочих пород едят они жареной или вареной». Изображения и тексты в общем подтверждают эти сведения. Кефаль, хромисов и мормиров приносят в корзинах и вываливают на землю. Сидя на деревянном табурете, повар ножом вспарывает им брюхо и раскладывает для сушки. Хозяин и его жена увлеченно наблюдают за его работой, запах, по-видимому, ничуть их не смущает. Икру кефали откладывают в сторону, чтобы позже приготовить из нее особую приправу. Множество выпотрошенной рыбы отправляли в храм вместе с рыбой «цельной», что, вероятно, означало свежую рыбу. Храмы также получали горшки, наполненные рыбой под «парусным древом» (Брестед переводит это выражение как «рыба под деревянной крышкой»). Очевидно, речь здесь идет о каком-то неизвестном нам способе хранения рыбы. Иногда нам попадаются изображения, на которых водяных птиц потрошат рядом с рыбой, подготовленной к солению, так что их тоже, вероятно, ели сушеными или засоленными. Водоплавающих птиц иногда потрошат неподалеку от места, где сушат рыбу, наверняка для того, чтобы засолить и провялить их. В храмы посылали иногда живую птицу, иногда целые птичьи тушки, которые быстро съедали, а иногда разделанную и вяленую птицу, которая могла сохраняться более продолжительное время.

Кулинарный словарь эпохи Раннего царства насчитывал не меньше пятнадцати слов, обозначающих различные виды хлеба или лепешек. В более поздних текстах мы находим несколько дополнительных терминов. Описать все эти сорта хлебных изделий, увы, не представляется возможным. Скажем лишь, что они отличались мукой, формой, степенью пропеченности и всевозможными добавками в тесто, такими, как мед, молоко, разнообразные фрукты, жир или масло и так далее. Египтяне пользовались ячменной (ит) и пшеничной (сут) мукой, а также мукой из полбы (бути). Богачи держали зерно либо во дворе, либо на крыше дома. Некоторые самостоятельно мололи зерно и пекли хлеб (именно так поступали в храмах), другие – те, что победнее, – обычно пользовались услугами мельников и пекарей.

Очищенное зерно сначала отдавали на размол. Немного зерна насыпали в каменную ступу, и два или три здоровяка тщательно толкли его с помощью тяжеленных деревянных пестов. Когда зерно было таким образом раздавлено, женщины просеивали его, откладывая отруби для скота, а остальное передавали мельнику. Конические мельницы еще не были известны египтянам, поэтому они пользовались большой колодой с двумя отделениями. Мельник насыпал зерно в верхнее отделение и, нагнувшись, начинал водить по нему взад-вперед тяжелым камнем, ссыпая муку в нижнее отделение. Затем муку снова просеивали и снова мололи, пока, наконец, она не достигала требуемой степени помола. Работа шла под несмолкающее пение: «Да ниспошлют боги этой земли силу и здоровье моему господину!» Каждый день готовили ровно столько муки, сколько необходимо было на дневную выпечку. На некоторых изображениях мы видим, как пекари работают бок о бок с помольщиками. Тем временем какая-то женщина расставляет над очагом остроконечные формы таким образом, чтобы пламя лизало их изнутри. Прикрыв глаза рукой, чтобы не попали искры, она веером раздувает огонь. После того как формы нагрелись, их переворачивали, ставили на специальную доску с круглыми отверстиями и наполняли тестом, в которое предварительно добавляли дрожжи. Потом формы закрывали и ставили на очаг. Готовые хлеба извлекали из форм, пересчитывали – египтяне больше всего любили пересчитывать продукты своего труда – и относили в корзинах заказчикам.

Так делали хлеб со времен Раннего царства. Этот способ отнимал много времени и требовал участия многих работников, которых приходилось кормить (а то и платить им за работу). На росписи в гробнице перед нами предстает забавная сценка: голодный ребенок с мисочкой в руках подходит к матери, которая обеими руками раскатывает тесто. Он просит кусочек лепешки, а взамен получает нагоняй за то, что его прожорливость превосходит потребности обыкновенного царского раба. В Новом царстве хлеб делали точно так же, но начали пользоваться большими печами, где можно было выпекать по многу хлебов сразу. Кроме того, египтяне с незапамятных времен умели печь лепешки на раскаленном песке, как современные бедуины.

Национальным напитком древних египтян было пиво, которое пили повсюду – дома, на открытом воздухе, на борту корабля и в харчевнях. Получивший царское прощение Синухе возвращается на корабле из Путей Хора в Ититауи и с удовольствием пьет пиво, которого так долго был лишен, в знак возвращения к египетскому образу жизни. Пиво делали из ячменя или пшеницы и фиников. Пивовары использовали примерно такие же формы, как пекари, корзины и целый набор глиняных кувшинов и мисок. Для начала выпекали несколько хлебов. Как и в пекарне, вокруг очага выстраивали пирамиды форм. Одновременно замешивали специальное тесто под названием уаджет (свежее). Потом его переливали в нагретые формы и держали на огне, пока хлеба не покрывались румяной корочкой. Внутри они оставались сырыми. Затем недопеченные хлеба крошили в большие бадьи и заливали сладким соком, выжатым из фиников. Полученную массу тщательно перемешивали и процеживали. Вскоре жидкость начинала бродить. Готовое пиво разливали по кувшинам и закрывали специальными пробками, которые представляли собой маленькие плоские диски, запечатанные сверху кусочком материи, пропитанной илом. В таком виде кувшины можно было безопасно перевозить на дальние расстояния. Перед употреблением пиво переливали в специальные пивные кувшины, вмещавшие три-четыре пинты. За столом его обычно пили из каменных, фаянсовых или металлических кубков. Горькое нубийское пиво делали примерно так же, но его нельзя было долго хранить. Когда умирал царь, говорили, что он отправился в страну, где хлеб не черствеет, а пиво не киснет. Из этого можно сделать вывод, что в реальной жизни пиво частенько скисало.

Переливание вина в кувшины (Дейвис. Гробница Рехмиры)

С тех пор как в Египте стали править цари родом из Дельты, высоко ценившие виноград, этот дар Осириса стали возделывать в невероятных количествах. Это эпоха расцвета торговли вином. Один из царских чиновников, отвечавший за поставку вина во дворец, прибыл в Пер-Рамсес с тремя судами – собственным кораблем и двумя баржами, выделенными Домом миллионов лет Усермаатра. На борту судов был двадцать один пассажир, пятнадцать сотен запечатанных кувшинов вина, пятьдесят кувшинов напитка под названием шедех и столько же кувшинов напитка паур, а также несколько корзин винограда, гранатов и прочих фруктов. Вероятно, один из упомянутых напитков был сделан из гранатового сиропа, а второй был каким-то ликером; так или иначе, шедех часто упоминается, когда речь идет о вине. Школярам нравились оба напитка, к большому неудовольствию их учителей-писцов.

В Рамсесеуме было обнаружено большое количество винных кувшинов. Многие, разумеется, были разбиты, однако на них остались следы иератических надписей, которые содержали интересную информацию о происхождении содержавшегося в кувшинах вина. Почти все виноградники находились в Дельте, вернее, в восточной ее части. В различных текстах упоминается «доброе восьмикратное вино, и «трехкратное вино», а также «сладкое вино». Я уверен, что под «сладким» подразумевается молодое вино, тогда как «трехкратное» или «восьмикратное» указывает на то, сколько раз вино подвергалось процеживанию – многократно процеженное вино дольше хранилось. Другой способ уберечь вино от закисания заключался в кипячении. Этот процсес изображен на одной из росписей в Бени-Хасане, к сожалению, она довольно плохо сохранилась. Не знаю, натирали ли египтяне внутреннюю поверхность винных кувшинов смолой, как это делали греки. Едва ли, поскольку выше всего в Египте ценилось вино сладкое как мед.

Итак, мы описали основные продукты, служившие пищей египтянам. Мы не располагаем документами, в которых достаточно подробно сообщается, как подавали еду в частных домах. Можно с уверенностью утверждать лишь одно: египтяне ели либо в одиночестве, либо парами, сидя за маленькими столиками, уставленными блюдами с мясом, птицей, фруктами и овощами. Дети усаживались на подушки или на циновки на полу.

Семья редко собиралась за столом по утрам. Главе семьи еду подавали сразу после умывания. На завтрак он обычно получал хлеб, пиво, толстый ломоть жареного мяса и лепешки (шенес). Его жена ела, как правило, сразу по окончании утреннего туалета или пока служанка трудилась над ее прической. На одной из росписей в Фивах слуга подносит своей госпоже чашу, в то время как она смотрится в зеркало. На столике перед ней шкатулка и две вазы.

Основная трапеза состояла, по-видимому, из мяса, птицы, овощей и фруктов по сезону, хлеба и лепешек. Египтяне обильно запивали свою пищу пивом. Совсем не обязательно, что мясо ели каждый день и за каждой трапезой;

Египет – страна с жарким климатом, а розничная торговля здесь была развита крайне слабо. Позволить себе забить быка мог лишь тот, кто был уверен, что справится с ним за два-три дня, то есть крупные землевладельцы, жрецы и люди, которые собирались устроить пиршество. Обычные люди могли зарезать быка только по случаю празднества или паломничества. Мне известен только один рельеф, где египтяне изображены во время еды. Он находится в гробнице в Тель-эль-Амарне. За столом сидит Эхнатон со своей семьей: царь с большим аппетитом ест кусок сочного мяса, а его супруга – птицу. Одной рукой она подносит пищу ко рту, а другой протягивает кусочек одной из маленьких царевен. Вокруг стоят столы, заваленные самыми разнообразными яствами, однако в глаза бросается отсутствие блюд, тарелок, мисок и чаш. Это тем более удивительно, что в археологических музеях мы можем видеть огромные коллекции глиняной посуды, в которой обычно подавали супы, соусы, овощи и гарниры, сладости, фрукты и сливки. Поэтому я полагаю, что в какой-то момент гости получали не только тарелки, но и ножи, ложки и вилки – столовые приборы также можно порой увидеть в музеях. В Лувре, например, хранится прекрасный набор деревянных ложек с восхитительно красивыми ручками – похоже, что ими никогда не пользовались. Над гробницей царя Осоркона II я нашел ложку, рукоятка которой выполнена в виде человеческой руки, вставленной в металлическую трубку. Кстати, под столиками с овощами и фруктами часто можно увидеть тазик и кувшин для омовения рук. Это доказывает, что египтяне обычно ели руками.

Иногда в середине дня, около четырех-пяти часов, устраивали дополнительную трапезу, после которой египтяне возвращались к работе или развлечениям.

Осенью и зимой крестьяне работали до наступления темноты. Возвращаясь с поля, они надеялись найти свой дом освещенным. Когда Анупу вошел в свой дом, погруженный в темноту, он сразу почувствовал, что произошло что-то ужасное. Даже у бедных крестьян было чем осветить дом в темные вечера, а школяры и ремесленники в сумерках продолжали работать при свете ламп, заправленных касторовым или оливковым маслом. В наших музеях хранятся несколько приспособлений, предназначенных для освещения. В одной из гробниц Первой династии я нашел красивую каменную лампу в форме бутона цветка папируса с желобком для фитиля. Другие лампы были сделаны в форме лотоса. В Лувре хранятся несколько маленьких плоских мисок с черным следом от фитиля, который, по всей видимости, пропитывали жиром. Подобными простыми светильниками пользовались работники, трудившиеся в некрополе и гробницах. Египтяне также изготовляли свечи, которые применялись в храмах ночью накануне наступления нового года или в канун праздника уаг. Свечи, похоже, стоили очень дорого, поскольку мы знаем, что отвечавший за них служитель получил высокое вознаграждение за то, что передал уже послужившие свечи жрецу ка Хапиджефаи, чтобы тот мог осветить ими статую своего господина. Усопшему желали, чтобы его лампа горела до самого рассвета, а по случаю пяти добавочных дней года ему преподносили пять конусообразных сосудов с ручками, напоминающими по форме рождественские елки, верхняя часть которых была облита воском и могла гореть. Такие лампы должны были скрасить умершему одиночество. Никаких фактов, что ими пользовались живые, не обнаружено.

На основе этих, весьма, впрочем, скудных сведений сложно понять, каким образом освещались дома. Так или иначе, египтяне не засиживались вечерами подолгу. Они вставали с первыми лучами солнца, поэтому и ложились довольно рано (это конечно же не относится к жрецам и ночной страже). В рассказе о покушении на свою жизнь, раскрывшем ему людскую неблагодарность, царь Аменемес I упоминает, что после месита, то есть вечерней трапезы, он посидел с часик и отправился на свое ложе, где, сморенный усталостью, вскоре уснул. После ужина египтяне проводили час-другой в беседах у тусклой коптящей лампы, а затем в доме до самого утра воцарялась тишина.

Богатый египтянин не испытывал недостатка в свободном времени и хорошо знал, как с толком провести его. Охота в пустыне, пешие прогулки, паломничества в храмы, ловля рыбы и птицы на болотах, посещение харчевен – выбирай любое. При желании он мог приятно провести время в стенах своего дома.

Едва ли что-либо могло доставить египтянину больше удовольствия, чем пиршества, на которые созывали многочисленных родственников и знакомых. На рельефах в гробницах часто встречаются сцены пиров в «домах вечности», на которые в качестве гостей собираются призраки умерших. Эти застолья, однако, во всех мелочах совпадают с пирами, на которых веселился при жизни хозяин гробницы. Благодаря этим сценам, а также древним текстам мы можем описать, как это происходило.

Разумеется, во всем доме – в кладовках, на кухне и в гостиной – поднималась страшная суета. Забивали быка. Делили тушу. Готовили жаркое, тушеное мясо, соусы. Ощипывали и жарили на вертелах гусей. Расставляли кувшины с пивом, вином и ликерами, пересыпали в корзины и раскладывали на блюдах фрукты. Все это тщательно накрывали от насекомых и пыли. Из шкафов вытаскивали золотые и серебряные чаши, алебастровые вазы, расписную глиняную посуду. В сосудах из пористой глины охлаждалась вода. Весь дом был вычищен и вымыт до блеска, садовые аллеи подметены, опавшие листья подобраны. Музыканты, певцы и танцоры уже собрались. Привратники стояли у дверей. Теперь все ждали гостей.

Если среди гостей должны были присутствовать важные персоны, хозяин сам встречал их у входа в сад и проводил в дом. Точно так же поступали жрецы, когда царь удостаивал храм своим посещением. Если глава семьи отправлялся в царский дворец и возвращался оттуда осыпанный всевозможными милостями, домашние тоже выходили поприветствовать его у дверей. Порой хозяин дожидался приглашенных в гостиной, как фараон в приемной зале. В таких случаях гостей встречали дети и слуги.

Гости на пиру (Дейвис. Гробница Нахта)

После встречи хозяин и гости начинали долгий обмен приветствиями и комплиментами. Судя по надписям на стелах, египтяне готовы были без устали разглагольствовать о собственных добродетелях. Гость обычно обращался к хозяину с пространной речью вроде той, которую мы читаем на одном из папирусов времен Рамсесидов. «Да пребудет милость Амона в твоем сердце! Да дарует он тебе счастливую старость и да поможет провести жизнь твою в веселии и добиться всяческих почестей! Губы твои здоровы, члены могучи, а глаза остры. Одеяния на тебе из чистого льна, ты правишь колесницей, сжимая в руке плеть с золотой рукоятью и новые вожжи. В твоей упряжке сирийские жеребцы. Негры бегут впереди тебя, расчищая тебе дорогу. Ты всходишь на свою лодку из пихты, покрытую украшениями от носа до кормы. Ты возвращаешься в свой прекрасный дворец, который сам построил. Рот твой полон вина и пива, хлеба и мяса и лепешек. Быки уже разделаны, а вино распечатано. Приятное пение услаждает твой слух. Хранитель благовоний распространяет над тобой аромат душистых смол, а садовник приносит тебе гирлянды цветов. Охотник приносит тебе перепелок, а рыбак – разной рыбы. Твой корабль привозит тебе из Сирии всякие драгоценные грузы. Твой хлев полон быков. Твои женщины-прядильщицы преуспевают. Ты неуязвим, и враги твои повержены. Худое, что люди говорят о тебе, неправда. Ты предстаешь перед божественной Эннеадой (девять божеств, которые судят людей) и, торжествуя, выходишь!»

В соответствии с правилами хозяин должен был дать не менее любезный ответ. В некоторых случаях он мог с интонацией легкого снисхождения пробормотать себе под нос: «Добро пожаловать!» или «Да будут хлеб с пивом на твоем столе!». Вежливее, однако, было пожелать прибывшему божьего благословения: «Да будешь ты жив, здоров и силен! Да пребудет с тобой милость Амона-Ра! Молю Ра-Хорахти, Сета и Нефтис и всех богов и богинь нашего края ниспослать тебе жизни и здоровья, дабы я видел тебя в благополучии и мог обнять!» Царскому придворному надлежало сказать: «Я молю Ра-Хорахти от его восхода до отхода ко сну, и всех богов Пер-Рамсеса, и великого ка Ра-Хорахти даровать тебе милость Амона-Ра. Я взываю к ка царя Банра Мериамона (да будет Жив, Здоров и Силен!) – твоему доброму повелителю (да будет Жив, Здоров и Силен во всякий день!).

Покончив с комплиментами, пожеланиями и приветствиями, объятиями и поцелуями, гости и хозяева могли занять свои места. Хозяин садился на стул с высокой резной спинкой, деревянное сиденье которого было инкрустировано золотом и серебром, бирюзой, сердоликом и лазуритом. Такие же роскошные стулья предоставлялись почетным гостям. Остальные усаживались на более скромные стулья с обычными или перекрещенными ножками. В бедных домах гости располагались на циновках на полу.

Юные девушки предпочитали сидеть на кожаных подушках. Мужчины и женщины рассаживались в разных половинах комнаты. Рассудительный и мудрый Птахотеп советует молодым людям и даже зрелым мужчинам не слишком заглядываться на женщин в доме друзей. Его совету следовали не всегда. Иногда мужчины и женщины садились вместе, и тогда муж мог не расставаться с женой. Слуги и служанки сновали между гостями с цветами и благовониями. На изображениях служанки всегда молоды и красивы. На них надеты прозрачные накидки, не скрывающие их прелестей. Часто на них вообще ничего не было – только ожерелье да поясок. И мужчины и женщины получали цветок лотоса и водружали на голову белый колпачок. Служанки делали эти украшения из волос, обмазанных ароматным маслом, которое черпали из большой чаши. Хозяева дома, их дочери и служанки имели на голове это украшение, обязательное для торжественных приемов. Именно на него намекает автор восхваления, процитированного выше: «Твой хранитель благовоний распространяет над тобой аромат душистых смол». Без благовоний не может быть радости! К тому же они отбивали запахи пива, вина и жаркого. Служанкам эти маленькие конусы на голове, по-видимому, нисколько не мешали. Художники, которые никогда не упускали случая изобразить даже в гробнице какой-нибудь смешной или нелепый эпизод, ни разу не показали, чтобы это благоуханное украшение свалилось у кого-нибудь с головы. Водружая его, служанки ловкой рукой поправляли нагрудное ожерелье гостя.

Наконец наставал момент подавать яства, приготовленные поварами и кондитерами. Тут были блюда на самый взыскательный вкус. Старый Птахотеп предупреждал: чтобы заслужить милость богов и добрую репутацию среди людей, необходимо проявлять умеренность не только в словах и взглядах, но и в еде. Хозяева старались усладить не только желудок, но и слух гостей, поэтому ни одно пиршество не обходилось без музыкантов. В Египте во все времена обожали музыку: даже когда еще не было музыкальных инструментов, египтяне сопровождали песни хлопками в ладоши. Флейта, гобой и арфа появились в эпоху строительства пирамид. Они звучали то все вместе, то по двое, то поодиночке. К эпохе Нового царства, отчасти под влиянием культуры соседних народов, многие музыкальные инструменты были существенно усовершенствованы. Арфы становятся больше: объем резонатора удваивается, количество струн возрастает. Одновременно появляются маленькие переносные арфы, средние – с подставкой и большие – настоящие произведения искусства с нанесенным на них растительным или геометрическим орнаментом, с резными позолоченными головками наверху или у основания стойки. Цитра была привезена в Египет из Азии. Мы видим бедуинов (аму), пришедших в Менат-Хуфу (близ современного Бени-Хасана), чтобы встретиться с губернатором нома Орикс, с цитрами в руках. Некоторые музыканты – судя по всему, тоже иноземцы – играют на огромных цитрах с подставкой. Были и небольшие изящные цитры всего с пятью струнами. Видоизменилась и двойная флейта: трубки из стеблей камыша теперь сходились под острым углом (раньше они были скреплены по всей длине, параллельно одна другой). Лютня представляла собой маленькую продолговатую коробку, плоскую с боков, с шестью или восемью отверстиями и длинным грифом, украшенным лентами, на котором были натянуты четыре струны. Барабаны делали круглыми или квадратными, но ими пользовались главным образом во время народных и религиозных празднеств. То же самое относится и к другим инструментам – трещоткам и систрам. Трещотки, по-египетски менат, состояли из двух одинаковых дисков из слоновой кости или дерева; их подвешивали на обруч. Систр делался в форме головы богини Хатхор, покровительницы пиров и музыки, прикрепленной к длинной ручке. Вместо рогов в головной убор богини были вставлены длинные металлические столбики, между ними натягивали проволочки с нанизанными на них маленькими металлическими дисками. Потряхивая систром, музыканты извлекали из инструмента длинные или отрывистые звуки, которые хорошо подходили в качестве аккомпанемента пению. Менат сильно напоминал современные кастаньеты, так что любой поклонник испанского танца представляет себе, каким образом они использовались. Певицы также могли сопровождать свое пение хлопками в ладоши.

Мерерука слушает музыку (Клебс. Рельефы и живопись Нового царства)

Чтобы развлечь гостей, хозяева часто приглашали акробаток. Они демонстрировали свою ловкость и изящество, выгибаясь назад так, что касались пола волосами.

Итак, даже после того как гости наелись, пиршество продолжалось: начинались выступления музыкантов, певцов и танцоров, а приглашенные с еще большим удовольствием поглощали лакомства. Певцы на ходу сочиняли стихи, прославляющие щедрость хозяина или великодушие богов. «Его безупречность в сердце каждого мужа… Птах сделал это собственными руками для умащения сердца своего. Каналы вновь наполняются водой: Земля орошается его любовью». «Счастлив его день, – подхватывает второй, – когда человек постигает красоту Амона! Сколь сладостно это, заставить весь свод небесный звенеть хвалой ему!» За все на земле подобало благодарить богов, но египтяне всегда помнили, что им недолго наслаждаться их дарами, ибо срок жизни короток. А потому следует от всего сердца наслаждаться этим прекрасным днем, когда милость богов так удачно соединилась с щедростью гостеприимного хозяина. Арфист Неферхотепа напоминает об этих истинах на одном из пиров: «Тела человеческие возвращаются в землю с начала времен, и место их занимают новые поколения. До тех пор пока Ра восходит утром, а Атум заходит в Ману, мужчина оплодотворяет, а жена разрешается от бремени и каждый вдыхает воздух через ноздри. Но однажды каждому из рожденных суждено отправиться в свое место [то есть умереть]. Проведи же свой день в счастье, о жрец! Да радуют прекраснейшие духи и благовония твое обоняние, да украшают лилии и гирлянды твои плечи и плечи возлюбленной сестры твоей, что сидит подле тебя. Да услаждают песни и музыка слух твой. Изгони невзгоды из мыслей своих и помышляй лишь о приятном, пока не придет день тебе отправиться в землю Мертсегера, обитель молчания. Проводи же свои дни в счастье, о Неферхотеп, правдивый голосом, прекрасный отец, чьи руки чисты. Я слыхал обо всем, что приключилось [с нашими прародителями]. [Стены городов их] сровнялись с землей, жилищ их нет боле, и самих их будто бы никогда не было с начала времен. Стены твоего дома крепки. Ты посадил сикоморы на берегу твоего пруда, и твоя душа отдыхает под ними и пьет их влагу. Следуй же призывам твоего сердца и не поддавайся сомнениям, пока ты на земле. Давай хлеб тому, кто ничего не имеет, чтобы имя твое превозносилось вовеки. Проводи дни в счастье… Подумай о дне, когда ты должен отправиться в землю, куда отправляются все люди. Нет человека, которой мог бы взять туда свое богатство, и нет оттуда возврата».

Другой арфист напоминает нам, что тщетно пытаться избежать смерти. Египет во времена Рамсесов был уже древней страной, и любой мог видеть, какая судьба ждала великие пирамиды. «Боги, что были в старинные времена, покоятся в своих пирамидах, подобно мумиям и духам, также погребенным в пирамидах. Они были построены, чтобы стоять вечно. Что стало с ними? Я слышал слова Имхотепа и Хардидера во многих песнях. Их гробницы разрушены, их жилищ больше нет, как будто и не было никогда. И никто не приходит оттуда, чтобы рассказать, какими людьми были они и что имели».

«А потому, пока жив, следуй желаниям своего сердца. Окропляй чело свое маслами, укрывай свое тело льняными одеждами, умащай себя редчайшими благовониями, дарованными тебе богом… Следуй своему сердцу и делай себе благо, пока живешь на земле. Не давай сердцу обсесилеть, пока не пришел еще для тебя день, когда человеку надо взывать о милосердии, моля бога, чье сердце уже не бьется, услышать взывающего к нему…»

К периоду Нового царства египтяне уже не довольствовались простым перечислением печалей загробного мира и радостей жизни на земле, чтобы побудить сотрапезников воспользоваться этими радостями. Греческие авторы, чьим словам вполне можно доверять, рассказывают, что по окончании трапезы хозяин показывал гостям маленький деревянный гробик, в котором лежала раскрашенная фигурка мертвеца (спеленатой мумии). В одном из частных домов в Танисе мне посчастливилось найти несколько подобных фигурок длиной примерно восемнадцать дюймов. Хозяин демонстрировал их гостям со словами: «Взгляни, а затем пей в свое удовольствие, ибо когда умрешь, то будешь подобен ему». Если верить Плутарху и Геродоту, именно так вели себя египтяне за веселым шумным застольем. Лукиан, утверждавший, что пишет лишь о том, что видел сам, рассказывает, что на пиру Неферхотепа мертвецы были в числе гостей. Мы не располагаем доказательствами, что Неферхотеп приглашал мертвецов на пиршества или что хозяева показывали гостям маленькие фигурки мумий, подобно тому как греческий плутократ Тримальхион развлекал гостей серебряным скелетом с подвижными суставами.

К тому же гости и так охотно следовали советам сладкоголосого арфиста. Призыв веселиться, пока живешь на земле, часто воспринимался как повод хорошенько выпить. Вот, например, как проходил пир, устроенный Пахери и его женой. Хозяин и хозяйка сидят рядышком. Привязанная к ножке стула Пахери обезьянка вытаскивает из корзины фиги и уплетает их за обе щеки. Позади стоят слуги. Родители Пахери удобно расположились напротив сына. Дядья, двоюродные братья и приятели хозяина сидят на циновках на полу. Между ними снуют слуги: одни разносят чаши с выгнутыми краями, другие прислуживают женщинам. «Здоровья твоему ка! – кричит один из гостей, поднимая полную чашу вина. – Пей, пока не опьянеешь! Проводи свой день в счастье, послушай, что говорит твоя подруга!» Женщина, о которой он говорит, только что приказала слуге: «Подай мне восемнадцать мер вина! Как я люблю его». Другой слуга поддерживает ее: «Не стесняй себя ни в чем, ибо я не отойду от него ни на шаг [кувшина с вином]». Рядом с ним другая женщина, устав дожидаться своей очереди, кричит: «Пей, не привередничай! Дойдет ли до меня чаша? Поистине это царь всех напитков». В углу две женщины, позабытые слугами, делают вид, что отклоняют воображаемое угощение. Пахери жил в годы окончания освободительных войн в Нехебе, поэтому его пир, по-видимому, носит несколько провинциальный, грубоватый характер. Однако на фиванских пиршествах манерос (по Плутарху, термин, соответствующий греческому принципу «умеренности во всем») также не очень-то соблюдался. Нередко на сценах пирушек мы видим перепивших мужчин и женщин, исторгающих отвратительные струи рвоты. Их соседи не находят в этом ничего необычного. Они поддерживают головы своих ослабевших товарищей и, если нужно, помогают им дойти до ложа. Слуги проворно приводят все в порядок, и всеобщее веселье продолжается.

Пиры устраивались далеко не каждый день. Хозяин и хозяйка дома знали, как с удовольствием провести будничные дни: они любили посидеть в беседке в своем саду, наслаждаясь свежестью мягкого северного ветра, или поплавать в лодке по своему озерцу, забавляясь рыбной ловлей. Одним из любимых развлечений супругов была игра в шашки. Прямоугольная доска была разделена на тридцать три поля. Белые и черные фигуры напоминали современные шахматные пешки. Игроки сидели на табуретах, подложив под ноги подушки. Сохранилось много изображений таких сценок. Вот супруги играют друг с другом, или подле отца стоит, обнимая его за шею, дочь. Петосирис играет со своими друзьями после завтрака, ожидая, когда придет время отправиться в его комнату, чтобы освежиться холодным пивом. Некий фиванец, видимо, не имея достаточно терпения дождаться, когда наступит сладостный час, пьет пиво, не отрываясь от игры. Правила этой игры нам неизвестны, но, похоже, в отличие от современных шашек, где ходы игроков зависят исключительно от их умения, египтяне бросали кости, чтобы определить, куда следует передвинуть свою фигуру.

Играющие мальчики (сверху). Сборщики и давильщики винограда (снизу). (Дейвис. Мастаба Птахотепа)

В древние времена игры были более многочисленными и более разнообразными. Самой популярной была игра в змею (мехен). Играли в нее на невысоком столике, на поверхности которого была вырезана или выложена драгоценным камнем свернувшаяся кольцом змея. Голова ее находилась в центре столика; тело по всей длине было разделено косыми линиями на клетки. Игра проходила с помощью фигур: трех львов, трех львиц, а также черных и белых шаров. По окончании игры фигуры складывали в ларец, сделанный из черного дерева. Неизвестно, продолжали ли египтяне играть в мехен после окончания эпохи Раннего царства. В гробницах времен Первой и Второй династии были найдены целые наборы львов и львиц из слоновой кости, а также фигурки, по-видимому, использовавшиеся в каких-то других играх. Некоторые имели вид домика с островерхой крышей, другие сильно напоминают шахматных королей и ладьи. Трудно поверить, что все эти разнообразные и увлекательные игры, кроме одной или двух, были впоследствии совсем забыты. Вообще египтяне очень любили играть. Мужья, жены и друзья играли, чтобы развлечься, враги – чтобы разрешить спор. Дети тоже играли в разные простые игры. Когда мальчиков было много, они разделялись на две группы и становились друг за другом. Игрок, стоявший сзади, обхватывал руками предыдущего, а передние вставали друг против друга, сплетали руки и пытались повалить противника. Те, кто стоял сзади, подбадривали их криками: «Твоя рука сильнее его руки! Не отпускай его!» А противники отвечали: «Наш сильнее! Ну-ка покажи ему, друг!»

Девочки, играющие в мяч (Ньюберри. Бени-Хасан, II)

Игра в «козленка на земле» напоминала наш бег с препятствиями. Два мальчика садились друг против друга, вытянув вперед руки с широко растопыренными пальцами и положив ноги так, чтобы левая пятка опиралась на пальцы правой ноги. Это и было препятствие, через которое остальные игроки должны были перепрыгивать так, чтобы не быть пойманными. Сидящие игроки, «препятствие», разумеется, старались схватить их за ногу и повалить на землю: поваленный и был «козленком на земле». Разбежаться и не прыгнуть считалось жульничеством – наоборот, сидящих надо было предупреждать о своем приближении криком: «Берегитесь, ребята! Вот и я!» Еще дети состязались в скорости, но, поскольку бегать просто так было скучно, они устраивали бег на коленях, скрестив ноги и удерживая их руками за спиной. Если среди них находился взрослый мальчик, он становился на четвереньки, а двое малышей, сцепившись руками и ногами, раскачивались на его спине, как на качелях. Другая игра заключалась в метании дротика в цель, отмеченную на земле. Состязались также в меткости, стараясь поразить дротиком цель, нарисованную на земле. Эта цель неизвестно почему носила имя бога Сешему, весьма уважаемого бога–покровителя виноделов. Скорее она должна была носить имя убийцы Осириса. Увлекались дети и борьбой. Когда их было достаточно много, одни выстраивалась в некое подобие крепостной стены, замкнутого круга, в котором каждый держался за плечи соседа. Остальные пытались вскочить на эту стену так, чтобы их не поймал ведущий. Порой игры переходили в драки: того, кто проявлял неловкость или пытался жульничать, хорошенько угощали пинками и оплеухами. Иногда его даже связывали, как настоящего преступника, и мучители избивали его палками с наконечниками в виде человеческой руки.

Девочки предпочитали игры, которые требовали не столько силы, сколько ловкости. Одной из любимых игр было жонглирование. Или же маленькие девочки забирались на плечи своих подруг постарше и перекидывались мячами. Иногда они, как мальчики, занимались борьбой. Но любимым развлечением конечно же были танцы. Каждая девочка должна была уметь танцевать, даже если она вовсе не собиралась в будущем стать профессиональной танцовщицей. Они привязывали к концу косы тяжелый помпон, брали в руки зеркало или палочку с наконечником в виде ладони, которые обычно просили у мальчиков. Украсив себя таким образом, они принимались кружиться, прыгать, извиваться в хороводе подруг, сопровождавших их танец пением и хлопками в ладоши. Песни, которые распевали девочки во время этой игры, не совсем понятны; можно сказать лишь, что в них упоминалась богиня наслаждений Хатхор. Один танец-игра выглядел весьма любопытно: две взрослые девочки становились спиной друг к другу и разводили руки в стороны. Четыре девочки поменьше повисали у них на руках и откидывались назад, упираясь ногами в ноги старших. По условному сигналу эта живая карусель начинала вращаться все быстрее и быстрее, пока, наконец, все не падали на землю, что означало конец игры.

В гаремах почти всегда можно было увидеть арфы, цитры, лютни и тамбурины. Это, несомненно, связано с тем, что египтяне любили проводить вечера, слушая музыку и песни. Кроме того, они обожали легенды и сказки. В папирусе Весткар, который хранится в Берлинском музее, рассказывается, как сыновья великого Хеопса пробудили в своем истомленном скукой отце интерес к жизни, по очереди рассказывая ему увлекательные истории о чародеях и кудесниках. Несомненно, это незатейливое развлечение было доступно не только царю, но и простым смертным.