Глава 5

Женщина, которая была фараоном

Картуш Хатшепсут

Хатшепсут и Клеопатра, Зенобия, Екатерина II, Елизавета Английская…

Читатель знает эти имена, все, возможно, за исключением первого. История прославила имена многих знаменитых женщин и знаменитых цариц, однако женщин в нашем кратком перечне объединяет, кроме царского достоинства и славы, еще одно. Принадлежа по рождению к одному полу, они выполняли традиционные обязанности другого. Далее – все они добились успеха, хотя бы временного, в трудной и традиционно мужской задаче руководства делами великой нации.

Хатшепсут Египетская возглавляет список, поскольку она была первой такой женщиной, имя которой отмечено в анналах прошлого. Она заслуживает высочайшего места и по другой причине. Приняв на себя роль фараона, она сделала нечто, о чем ни одна из упомянутых дам даже не грезила: она сбросила волочащиеся женские юбки и надела костюм и корону царя.

Она была красива, разумеется; все великие царицы красивы. Статуи, которые мы имеем, не дают нам представления о ее реальной внешности. Одна из них показывает маленькое нежное личико с острым подбородком и широким лбом, но скульптурное тело цариц Египта было всегда стройным и грациозным, как у богини, точно так же, как тело царей должно было быть идеалом мужской красоты. Поскольку она была египтянкой, мы можем допустить, что Хатшепсут была стройной и изящной, с маленькими ручками и ножками; вероятно, смуглой, с черными волосами и слегка раскосыми черными глазами. Если в зрелом возрасте она и приобрела двойной подбородок и жесткие морщины царской ответственности, нам нет нужды признавать эту печальную мысль.

С раннего возраста Хатшепсут учили обязанностям, налагаемым высоким положением, которое она однажды займет. Она была дочерью фараона и его главной жены; она должна была, в свою очередь, стать царицей Египта с неизбежностью солнечного восхода. Царь? Он должен быть ее мужем. Вначале ожидалось, что она станет женой одного из своих двух родных братьев, но после их смерти выбор был ограничен ее единственным единокровным братом по имени Тутмос, в честь их общего отца. Мать Тутмоса II была благородной дамой, одной из второстепенных жен царя, но не главной женой, которая родила Хатшепсут.

Среди археологов бытует мнение, что Тутмос II не был человеком под стать отцу. Отчасти это вытекает из описания его мумии – мумии больного человека, который умер молодым; отчасти из сравнения его двух второстепенных кампаний с военной доблестью его отца; и отчасти, возможно, из того простого факта, что он был женат на Хатшепсут, рядом с которой тускнели и мужчины более сильные, чем ее муж.

Быть может, это и несправедливо по отношению к нему. Мнения о продолжительности его царствования расходятся, а если Тутмос II занимал трон всего несколько лет, он мог не иметь времени многое сделать. Тем не менее впечатляющая фигура его жены возвышается над ним и всем, что он совершил; имеется слабый намек, что еще до смерти мужа Хатшепсут сделала один шаг, несовместимый с достоинством царицы или даже с честью жены.

Тутмос II умер. Каковы бы ни были его потенциальные возможности, это самое существенное высказывание, которое мы можем привести о нем. В отношении проблемы наследования он оставил в семье ситуацию, подобную той, что сложилась после смерти его отца. Его главная жена Хатшепсут не имела сыновей, только дочерей. От женщины низкого рождения, дворцовой наложницы по имени Исис, Тутмос II зачал одного сына. Ситуация и пути ее решения не были необычными. Ребенка Тутмоса III женили на его единокровной сестре Нефруре, и после смерти своего отца малыш стал Гором, господином Верхнего и Нижнего Египта, любимцем двух богинь, Менкеперре – Тутмосом III.

То были тяжелые титулы для очень маленького мальчика, и вес красной и белой корон был бременем, которое ни один ребенок не мог бы снести. Ситуация опять-таки имела прецедент, но в данном случае мать царя никак не подходила на роль регентши. Крестьянская девушка, возможно, рабыня – управлять делами Египта? Это было против приличий, особенно когда империя имела столь подходящую регентшу в лице великой царственной супруги Хатшепсут, супруги бога, дочери царя и его великой жены.

До сих пор дело велось в совершенно респектабельной и достойной манере, совместимой с традицией и, как сказали бы египтяне, с ма'ат – со вселенским правопорядком и справедливостью. Хатшепсут стала теперь вдовствующей царицей и регентшей Египта, как сказали бы мы; египтяне не имели эквивалентных титулов, и Хатшепсут просто сохранила те, которыми пользовалась при жизни мужа.

Затем, через четыре года после того, как маленький царь вскарабкался по высоким ступеням трона, вселенский правопорядок получил удар, который потряс его до основания.

«Вышел царь богов Амон-Ра из своего храма, говоря: «Добро пожаловать, моя любезная дочь, моя любимица, царь Верхнего и Нижнего Египта, Мааткаре, Хатшепсут. Ты царь, принимающий во владение Две Земли».

Египтяне были люди терпимые и редко беспокоились из-за несообразностей. Но теперь произошло в высшей степени удивительное событие, столь беспримерное, что сама структура языка восставала против него. Слово, которое мы иногда переводим с иероглифов как «царица», буквально означает «жена царя». Существует ряд слов, которые относятся к царю; самое общее из них первоначально было титулом только царя Верхнего Египта. Оно писалось посредством геральдического растения этой области и значило принадлежность к Верхнему Египту. Царь именовался также сувереном или его величеством. В последние годы правления XVIII династии мы впервые встречаем знаменитое слово «фараон» как царский титул. Оно возникло из двух египетских слов, означавших «великий дом», и первоначально относилось к дворцу.

Но беда в том, что все эти титулы были мужского рода! Египетский язык имел два рода, женский с окончанием на «т»; и для царствующего монарха не было слов женского рода. Сбитые с толку писцы вынуждены были прибегать к странным уловкам, чтобы справиться с ее величеством царем Хатшепсут. Обычно они пользовались женским местоимением, но то тут, то там, посреди длиннющих льстивых текстов, которые они, вероятно, способны были писать и во сне, они забывались, и в текст вкрадывалось «он», «его». Иногда они добавляли к словам «повелитель» или «величество» женское окончание. Но нельзя было избежать таких гротескных сочетаний, как «Гор (женского рода)».

Эта литературная путаница – один из немногих известных нам признаков, предполагающих какие-либо неудобства при правлении в Египте царя женского пола. Хатшепсут предстает перед нами в мужской короткой юбке (и с мужским телом!), в царской короне и с накладной бородой; но она показана и как женщина, в женском платье и в короне царицы. Раздвоение проникает и в другие сферы: имеются две гробницы, одна в Долине царей, другая – в менее значительном месте; два саркофага – один для царя, другой для царицы.

На словах Хатшепсут могла отрицать свою женственность, но она с неизбежностью влияла на ее жизнь и правление двумя путями. Она не могла вести войска, и она не могла не отдать свое сердце. Елизавета Английская на всю жизнь осталась старой девой, но даже ее холодный и неэмоциональный мозг был подвержен женским эмоциям. Граф Лестер и Эссекс имели египетского коллегу. Его имя было Сенмут.

Парвеню, выскочка, никто, он не был даже особенно хорош собой. Его длинный орлиный нос и подвижный, довольно циничный рот были скорее оригинальны, чем красивы. Кем и чем он был первоначально, мы не знаем; он появляется среди слуг царицы, когда она еще не провозгласила себя фараоном, возможно, еще до того, как умер ее муж, Тутмос II. С этого момента Сенмут делает карьеру со скоростью метеора, вслед за Хатшепсут. Он получает более 20 различных титулов и отмечен царицей, как никто другой из вельмож. Отдавая должное репутации Хатшепсут, мы должны признать, что нет прямых доказательств того, что ее отношения с Сенмутом выходили за рамки отношений хозяйки и слуги, но нельзя не подозревать…

Рядом с самой Хатшепсут Сенмут является господствующей фигурой периода ее правления. Однако не он был ее главной политической опорой. Мы еще не пытались объяснить, как ей удался этот фантастический переворот, как женщина захватила трон Гора; и фактически очень трудно понять, как она добилась успеха. Она должна была иметь то не поддающееся определению качество, которое называют харизмой. Но одних личностных качеств недостаточно, чтобы объяснить такой феномен, как Хатшепсут. Ей нужна была помощь могущественных организованных сил. Существовало несколько мощных группировок: знать, бюрократия, военные, жрецы. Народом можно пренебречь; он был неграмотен и неорганизован.

Самым влиятельным из сторонников Хатшепсут был человек по имени Хабусонеб, занимавший одновременно посты визиря и первосвященника Амона. Таким образом, он совмещал духовную и светскую власть. Есть искушение видеть в этом человеке, скорее чем в парвеню Сенмуте, силу, стоящую за троном, кардинала Ришелье этого царствования. Правда, трудно представить Хатшепсут в роли Людовика XIII; ее покойный муж Тутмос II больше подошел бы на эту роль. Но разумеется, женщина в ее положении нуждалась в любой помощи, которую могла получить, а Хабусонеб предоставил ей огромную помощь. Их союз покоился на политическом удобстве, и Хабусонеб никогда не злоупотреблял царской милостью в такой степени, как Сенмут. Интересный, хотя еще не объясненный факт: ряд приближенных Тутмоса I перенесли свою преданность на Хатшепсут, когда она села на трон племянника, в том числе архитектор Инени и Яхмос Пен-Нехбет, старый солдат из Эль-Каба. Еще один ее чиновник носил необычное имя Нехси, что означало «нубиец».

Хатшепсут сознавала шаткость своего положения, и она подкрепляла его пропагандой и подбором союзников. Пропаганда опиралась на два основных довода, оба полностью фиктивные. Согласно одному из них она была избрана отцом как наследник и посажена на трон им самим. В другом выдвигалась великолепная идея, что она была фактической дочерью Амона-Ра, самого бога.

В самой идее не было ничего нового, все цари именовались «сыновьями Амона» и «сыновьями Ра». Но рельефы Хатшепсут описывают процесс, посредством которого она стала дочерью бога, в некоторых подробностях. Это самые ранние из уцелевших сцен подобного типа, хотя выдумка могла циркулировать в народе много раньше.

На стенах храма в Дейр-эль-Бахри мы можем видеть бога на пути к царице Яхмос, матери Хатшепсут. «Он (Амон) сделал себя похожим на величество ее мужа Аакеперуре (Тутмоса I). Он нашел ее (царицу Яхмос), когда она спала посреди красот дворца. Она пробудилась от запаха бога, который почувствовала в присутствии его величества. Он вошел к ней немедленно…»

Тут Брэстед, который первым переводил эти надписи, переходит на латынь, но все ясно и без перевода. В заключение Амон произносит перед очарованной царицей краткую речь: «Хатшепсут будет имя этой моей дочери, которую я поместил в твое тело. Она будет превосходно царствовать во всей этой стране».

Следующие сцены показывают события, жизненные и религиозные, связанные с рождением божественного ребенка. Хнум, «создатель людей», получает от Амона указание сформировать младенца и ее ка – нечто вроде гения-хранителя – на своем божественном гончарном круге. Обе маленькие фигурки несомненно мужские – еще одна бессознательная ошибка сбитого с толку древнего художника, который, вероятно, копировал всю серию с более древних рельефов, ныне утраченных. Затем показана царица с новорожденным младенцем на руках, окруженная традиционными богинями родов и повивального искусства. Есть и другие сцены, в большинстве сильно поврежденные.

За исключением мелкой ошибки в поле младенцев, серия рассказывает впечатляющую историю. Насколько впечатлялся реальный зритель, остается открытым для сомнений. Но как бы ни сочетались пропаганда и власть, Хатшепсут преуспела не только в захвате трона. Она и продержалась на нем приблизительно 20 лет. Она строила великолепные здания, сильно расширив храм Амона в Карнаке, где один из ее обелисков, крупнейший из высеченных в Египте до того времени, еще вздымается к небу. Эти высокие четырехгранные шпили воздвигались обычно близ ворот храма. Форма обелиска предполагает величие и честолюбие, и эти качества ценили не только древние египтяне. Наш памятник Вашингтону – обелиск, а многие из египетских обелисков были увезены иностранными завоевателями для украшения собственных столиц, от Лондона до Константинополя. Второй обелиск из пары, воздвигнутой Хатшепсут, обрушился еще в древности. После возведения их покрыли чистым золотом. Надписи на гранях и основании обелиска, из которых почерпнуты наши факты, говорят, что царица отмеряла золото мерными сосудами для зерна. Отсюда и из других свидетельств о богатстве мы можем справедливо заключить, что неспособность царицы вести армии в битву не оказала негативного влияния на египетскую экономику. Отсутствие воинских подвигов ощущалось острее всего, когда Хатшепсут подошла к проблеме рельефов, прославляющих великие деяния правителей. Поскольку она не могла показать, как лупит врагов палицей по головам, она сильно упирала на экономический триумф – торговую миссию в далекую, почти сказочную страну Пунт.

Где находился этот Пунт, никто в точности не знает; последние предположения помещают его где-то на сомалийском берегу. Дары этой страны включали товары, весьма желанные для влюбленных в роскошь египтян, – обезьян и слоновую кость, золото и пряности, сказочных животных, экзотические растения и карликов, таких, как тот, которого Хирхуф привез маленькому царю во времена Древнего царства.

Сцены, показывающие экспедицию Хатшепсут в Пунт, организованную и возглавляемую Нехси-нубийцем, занимают много стенного пространства в храме Дейр-эль-Бахри. Показано отплытие больших кораблей с моряками, висящими, как обезьяны, на снастях. Когда корабли наконец достигли Пунта, их приветствовали удивленные туземцы, включая супругу вождя, необыкновенно толстую женщину, восседавшую на очень маленьком ослике. (Египтяне, без сомнения, думали, что это очень забавно; даже при описании такого торжественного мероприятия, как Пунтская экспедиция, они не могли не проявить своего типичного чувства юмора.) После успешного завершения экспедиции корабли вернулись, привезя не только золото и слоновую кость, но и коллекцию мирровых деревьев, за которыми в течение долгого путешествия заботливо ухаживали – для украшения террас храма Амона и для царицы.

Все это – экспедиция, обелиски и другие предприятия – было во славу Амона. «Ее величество делала это, потому что очень сильно любила своего отца Амона, больше всех других богов… Я сделала это от сердца, любящего моего отца Амона». Похоже, что Хатшепсут старалась умилостивить кого-то – бога, или жрецов, или всех вместе.

Мы отмечали великое препятствие ее пола и силу традиции, которые Хатшепсут должна была преодолеть в своем стремлении к власти. Но мы еще не рассматривали другой фактор, делающий ее успех поистине необъяснимым. Все время, пока Хатшепсут так энергично держала скипетр, в Египте, на заднем плане, существовал еще один царь. О нем нетрудно забыть, ибо сами египтяне, очевидно, забыли о нем на много лет. Он должен был стать одним из величайших и сильнейших царей из всех, кто когда-либо правил Египтом; завоевателем, которого по широте кругозора и воинской доблести можно законно сравнивать с Александром Македонским. Разумеется, Тутмос III был только ребенком, когда Хатшепсут украла у него трон. Но она правила свыше 20 лет; задолго до окончания ее правления мальчик должен был сделаться мужчиной и продемонстрировать то упорство и выдающийся ум, которые так отличают его в позднейшее время.

Это одна из величайших тайн в жизни царицы, переполненной многими тайнами. Как сумела она смирить и контролировать личность, равную по силе себе самой, человека, перед которым не стояло ни одной из тех проблем, что ей пришлось преодолевать? Если бы молодой Тутмос походил на своего отца, он мог бы робко смириться с надменной узурпаторшей. Но он был иным, он был осколком древней скалы, скалы из твердого асуанского гранита. Его дед, завоеватель Сирии и Нубии, гордился бы им.

Какие задачи ставила Хатшепсут перед честолюбивым воином? Она позволила ему жечь благовония перед Амоном, когда ее Пунтская экспедиция вернулась с триумфом.

Эта сцена могла бы стать хорошим предметом для исторической драмы. Царица, сверкающая в своих великолепных регалиях и плиссированном белоснежном платье, рядом с ней не менее пышная фигура выскочки Сенмута, обвешанного золотом и драгоценными камнями – дарами царицы; а над всеми величественная статуя бога, окутанного синеватым, сладко пахнущим дымком. И позади них, темная и незаметная, стройная фигурка мальчика-царя (ему было немногим больше десяти в то время), дрожащего от подавленной ярости и честолюбия, с горящими глазами, взирающими на изысканные формы красной и белой корон на голове ненавистной царицы, – корон, которые должны были принадлежать ему.

Хатшепсут и Сенмут, вероятно, не испытывали к беспомощному молодому царю ничего сильнее презрения. Они были на высоте власти, никем не оспариваемой, с мощной поддержкой и силами за спиной – знатью, старой бюрократией, жречеством. Торговля процветала, великие строительные проекты давали заработок народу, в продовольствии не было недостатка. Военщина как крупная самостоятельная сила еще не развернулась полностью; большие профессиональные армии позднейшей империи, обращавшиеся к грабежу и насилию, когда зарубежные походы терпели неудачу, еще не были сформированы. Великие кампании Тутмоса I остались далеко в прошлом. И если были люди, которых раздражала скука мирной жизни и притягивало возобновление имперских планов отца царицы, без сомнения, находились и люди, включая женщин, которые наслаждались миром и находили счастье в простых удовольствиях семейной жизни. Жизнь крестьянина была суровой, но это была жизнь, а почти любая форма существования была предпочтительнее смерти далеко от дома и похорон вдалеке от богов и храмов Египта.

Многие крестьяне и все ремесленники и художники были заняты главными интересами Хатшепсут – строительством и реставрацией храмов и монументов. Она была, по ее собственным словам, первым правителем, залечившим раны, нанесенные гиксосами многим святилищам богов, да и ее собственные строительные проекты были многочисленны. В самой гуще всего стоял Сенмут, имевший среди прочих должностей должность царского архитектора. Большая часть других его обязанностей была, вероятно, административной, что необязательно говорит о его талантах как администратора. Впрочем, в одном мы можем быть вполне уверены. Возможно, Сенмут напоминал Эссекса и Лестера в отношении места, которое занимал в чувствах царицы, но за его внешностью скрывалось куда больше, чем у этих смазливых и никчемных любовников, и по крайней мере одна из его должностей не была синекурой. Если верить словам Сенмута (а нет причины им не верить), он был одним из самых талантливых архитекторов древнего мира. Именно ему мы обязаны чудом храма царицы в Дейр-эль-Бахри, самого красивого храма в Египте и одного из прекраснейших древних зданий вообще.

Дейр-эль-Бахри лежит прямо напротив современного Луксора, на другом берегу Нила. Там находится белый храм, который Хатшепсут построила для своего посмертного культа и во славу Амона и других богов. Внешний облик храма драматически прост; по форме и настроению он напоминает мощные и суровые формы скальных уступов, которые поднимаются за ним. Храм состоит из громадных колоннад, воздвигнутых на двух уровнях, к которым ведет длинный пологий подъем. Центральные залы фланкированы крыльями, построенными под прямым углом; их стройные круглые колонны с каннелюрами напоминают скорее о Греции, чем о Египте. И первое впечатление от этого благородного сооружения какое-то не египетское, хотя проект явно был вдохновлен близлежащим храмом XI династии. Но Сенмут не был имитатором. Его проект так же превосходит древнее здание, как Парфенон превосходит неуклюжий старый храм в Коринфе. Сравнение с Парфеноном не кажется неуместным, и в Парфеноне, и в храме в Дейр-эль-Бахри достигнут общий триумф: зрителя мгновенно поражает ощущение гармонии пропорций. Ни одно измерение нельзя было бы изменить, не повредив целому. Грациозные колоннады египетского храма показывают, что греки не первыми поняли эту особую архитектурную форму. Архитектор Дейр-эль-Бахри также мастерски использовал ландшафт и прекрасный египетский климат. Нависающие скалы не уменьшают творения человека, но поддерживают и обрамляют его, и контраст глубоких теней и резкого солнечного света умышленно сделан частью проекта.

Хотя этот храм, который на древнеегипетском назывался Джесер-джесеру, был посвящен Амону и другим богам, его главной функцией было обслуживание посмертного культа Хатшепсут. Другие цари тоже сооружали посмертные храмы у подножия скал. Некоторые строили там и гробницы; но отец Хатшепсут сделал решительный шаг, отделив гробницу от храма в целях повышения безопасности. Гробница Хатшепсут находится в Долине царей – другое чудовищное вторжение в привилегии мужчин. Семисотфутовый коридор гробницы расположен вдоль прямой линии, ведущей к храму; очевидно, по первоначальному плану коридор хотели пробить прямо под горной цепью, отделяющей Долину царей от Дейр-эль-Бахри, так, чтобы саркофаг царицы лежал под храмом. Этот амбициозный план никогда не был осуществлен. Но под святилищем храма Джесер-джесеру все же была гробница. Это была гробница незнатного человека – Сенмута. В этом и в некоторых чертах храма мы имеем яснейшие свидетельства, предполагающие, что Сенмут был для своей царицы более чем преданным и талантливым слугой. Только некоронованный консорт, разделявший с царицей ложе, если не трон, мог осмелиться на такое.

Как и все остальные древности в Египте, сегодня Дейр-эль-Бахри набит оборванными самозваными гидами, вызывающими жалость и раздражение почти в равной мере. Нельзя пройти под колоннадами храма, не подумав о его вдохновенном строителе, и если вы упомянете его имя вслух, один из «гидов» наверняка привяжется к вам, энергично кивая и делая приглашающие жесты. «Сенмут! Сенмут!» – восклицает он и ведет вас в тень внутренних комнат. Мрак сгущается, пол у вас под ногами неровный и опасный. Вы спотыкаетесь о камень и раздумываете, не повернуть ли назад; тут ваш «гид» останавливается и зажигает жалкий огарок свечи. Открытый дверной проем ведет налево, в маленькую комнату без окон, возможно бывшую кладовую; двери, которые закрывали вход, давно исчезли. Вам придется присесть на корточки, в неловкой позе, чтобы увидеть в дрожащем свете свечи то, зачем вы сюда пришли, – маленькую резную фигурку человека в пространстве, которое когда-то скрывала открытая дверь. Он стоит на одном колене, в бесконечно грациозной египетской позе поклонения, с воздетыми руками. А над ним вырезано имя, которое он с невероятной дерзостью посмел ввести в святилище, предназначенное для божества: «СЕНМУТ, ЦАРСКИЙ АРХИТЕКТОР».

Имя и титул Сенмута

Маленький рельеф довольно груб, традиционный профиль, вероятно, не похож на предполагаемую модель. Невозможно объяснить, почему это зрелище создает такое незабываемое впечатление. Быть может, мы думаем о человеке в той самой позе, которую он, вероятно, принимал, рассматривая рельеф. Снаружи ослепительное солнце сияет с твердого раскаленного неба, но в коридоре рядом с маленькой кладовой темно и душно, точно как в тот самый день, когда архитектор Сенмут рассматривал при свете свечи свидетельство своей будущей жизни среди богов. Какому верному слуге доверил он вырезать на стене это святотатство? Знала ли об этом царица или он рискнул вызвать ее божественный гнев, тоскуя по вечной жизни в ее обществе?

Гробница Сенмута под храмом – другой показатель беспримерного бесстыдства; только члены царской семьи могли надеяться на такую милость. Нелепо думать, что он мог выполнить такой крупный проект без ведома Хатшепсут; она была очень энергичная женщина и наверняка часто посещала свой посмертный храм в период строительства. Некоторые археологи предполагали, что она обнаружила претензии своего любовника и лишила его своих милостей (а возможно, и жизни); но мне это кажется маловероятным. Позже гробница была сильно обезображена, но она еще хранит несколько замечательных рельефов. Она претендовала на поистине царские размеры, коридоры даже сейчас свыше 100 метров длиной.

Ставка царского архитектора на вечность не оправдалась. Он так и не занял свою роскошную гробницу. Мы не знаем, где упокоились его кости, если они нашли покой вообще. Он имел другую гробницу, более подходящую к его официальному рангу, на склоне холма неподалеку от Дейр-эль-Бахри. Может быть, Сенмут был похоронен здесь. Его великолепный саркофаг несомненно здесь. Он очень напоминает саркофаг Хатшепсут и был, вероятно, сделан в то же самое время. (Есть ли предел амбициям этого человека? – вопрошали скандализованные вельможи.)

Сенмут мог быть человеком карьеры, и одним из самых преуспевших во все времена, но у него не было недостатка и в более тонких чувствах. Он похоронил семью – отца и мать, брата и сестру – близ своей гробницы, чтобы они могли разделять с ним его благую долю на Западе. Одна из приятнейших вещей, которые мы знаем о Сенмуте, пришла из его собственного маленького частного кладбища. Должно быть, он любил музыку, ибо он похоронил своего менестреля близ собственной гробницы, положив в гроб покойному арфу. Его домашние любимцы тоже похоронены здесь – любимая обезьянка и маленькая кобылка, положенные в гробы и снабженные водой и пищей, чтобы поддержать их, пока они не достигнут Запада.

Для подлинного любителя детективных историй ни одно выдуманное преступление не сравнится с притягательностью множества нераскрытых тайн, которыми изобилует история. Умер ли маленький дофин в тюрьме или погибший ребенок был подмененным? Действительно ли Ричард III убил своих племянников в Тауэре? Столкнул ли граф Лестер свою жену с лестницы в Кенильворте в высокомерной надежде жениться на королеве Елизавете? Чье золото звенело в карманах головорезов, заколовших брата Чезаре Борджиа и бросивших тело в Тибр? К этим сладостным и омерзительным вопросам мы должны добавить еще один, также с темным подтекстом: как Хатшепсут встретила свой конец?

Мы имеем массу материала о других тайнах истории (по крайней мере, так кажется археологу); в большинстве случаев его достаточно для обоснованных предположений, если не для уверенности. Но расследование смерти Хатшепсут будет кратким. Мы знаем, что она умерла (все люди должны умереть) и что ее племянник Тутмос III стал царем как на деле, так и по имени. Но отсутствие информации только разжигает наше любопытство. Как умерла Хатшепсут? Какую роль играл царский архитектор в последние дни и годы ее правления? Какое событие освободило молодого Тутмоса от уз, которые держали его 20 лет?

Если царица скончалась от чисто естественных причин, исчезновение ее властной личности неизбежно привело бы к падению ее партии; Хатшепсут, как некоторые другие политические лидеры, и была партией. Ее сторонники не могли бы выдвинуть наследника, и Тутмос III получил бы власть естественным путем.

Но есть факторы, которые говорят против такого мирного заключения. К концу правления Хатшепсут чувствуется повышение давления, конфликт двух мощных умов в ожесточенном, хотя и молчаливом, соревновании за одну и ту же цель. Наше чувство драмы требует решения этого конфликта в драматических терминах.

За этим чувством стоит нечто большее, чем поэтические правила. Мы можем многого не знать о событиях; но мы знаем кое-что о характерах участников событий. И если было когда-нибудь в истории время, когда индивиды формировали события, а не наоборот, это должно быть именно то время. Карьера Хатшепсут необъяснима в любых терминах, не имеющих отношения к ее личным амбициям и характеру. В случае Тутмоса III мы можем порассуждать. За благополучным фасадом Египта времен правления Хатшепсут могло скрываться яростное негодование против удара, нанесенного царицей вселенскому порядку; недовольство могло избрать Тутмоса своим агентом, как избрало бы любого сильного человека, имеющегося в наличии. Но Тутмос был не просто сильным человеком. Он был одним из самых могущественных фараонов Египта. Никто ни разу не предложил удовлетворительного объяснения его долгому молчанию, молчанию, которое продолжалось 22 года, в то время как женщина управляла его страной. Безусловно, он не был слабаком. Умный и даже обладавший воображением, он был добычей той философской рассудительности, которая часто кончается бездействием, поскольку все альтернативы кажутся равно хороши. Он был только ребенком, когда Хатшепсут узурпировала его трон, и был не в том положении, чтобы негодовать открыто. Но он не всегда оставался ребенком. Без сомнения, настаиваем мы, неизбежно было столкновение между зреющей мощью и негодованием молодого царя и тающими силами царицы. Мы не удовлетворены мирным и бескровным концом высокомерного духа Хатшепсут. И возможно, нам хотелось бы увидеть, как Тутмос насладился местью.

Он насладился ею в полном смысле слова. Земля Египта дрожала перед яростью царского гнева, и немые свидетельства еще кричат о ней со стен храмов и гробниц. Тотальное разрушение всего, к чему Хатшепсут когда-либо прикасалась, зачеркивает одно из гипотетических объяснений долголетнего бездействия Тутмоса – что он примирился с узурпацией. Я все время возвращаюсь к вопросу о молчании Тутмоса, поскольку для меня это самая соблазнительная, самая досадная из всех маленьких тайн в великой тайне Хатшепсут: как она вообще контролировала Тутмоса III? Надеяться, что мы сможем найти подтверждение истинного ответа, было бы слишком, но я удовлетворилась бы даже выдуманным ответом, лишь бы он имел смысл. Однако я не могу такого придумать. А вы?

Лично я глубоко, хоть это и нелогично, убеждена, что Тутмос разделался с Хатшепсут. В высшей степени вероятно, что он разделался с ее мумией – ни следа ее никогда не было найдено. И новый царь позаботился о том, чтобы Хатшепсут умерла второй и окончательной смертью, стерев ее имя и ее образ с каждого места, до которого мог добраться. Одним из первых мест, где зазвучало эхо тяжелых молотов, дробящих камень, стал храм в Дейр-эль-Бахри. Экспедиция Метрополитен-музея, работавшая там, обнаружила дюжины огромных статуй Хатшепсут, разбитых в куски и сваленных в кучу перед храмом, а также обломки других, разбросанных по широкой площади. Титулы и портреты Хатшепсут соскребли со стен храма. В некоторых случаях они были заменены именем и фигурой Тутмоса III, но чаще именами его отца и деда – кого угодно, кроме Хатшепсут! Огромные обелиски в Карнаке не были сброшены на землю, но Тутмос приказал обложить их камнями, чтобы скрыть имя царицы и ее гордые надписи.

Тутмос III имел веские причины ненавидеть свою тетку, но Сенмута, возможно, он ненавидел даже больше. Тот не только был простолюдином и предателем истинного царя, но он занял в сердце Хатшепсут то место, которое принадлежало отцу Тутмоса и которого он, вероятно, никогда не занимал. Молодой царь обрушился на архитектора с яростью, рядом с которой его отношение к Хатшепсут кажется сравнительно миролюбивым. Саркофаг царицы оставили нетронутым, но такой же саркофаг Сенмута буквально разбит на кусочки. Было найдено свыше 1200 осколков, разбросанных по земле близ его гробницы, и эти осколки составляют только половину первоначального саркофага. Понадобилась подлинно царская ярость, чтобы довести камень такой твердости до подобного состояния. От мумии, что лежала в нем, не осталось и следа, и нетрудно вообразить, что Тутмос с ней сделал.

Я еще не оставила надежды найти мумию Хатшепсут. Семейное чувство, невольное уважение, благочестие – любая из этих эмоций могла помешать Тутмосу уничтожить тело своей тетки, но не было причин не расчленить Сенмута собственными руками и наслаждаться каждой минутой этого процесса. Кто-то выдал секрет маленьких образов за дверями Джесер-джесеру, и Тутмос послал за ними своих людей. К счастью для нас, они не испытывали сильных чувств к Сенмуту, а в жару так приятно вздремнуть в уединенном месте, где начальство не видит… Четыре скрытые фигурки избежали мести Тутмоса, и это их мы увидим сегодня, если проникнем в закоулки великого храма, который еще кричит о гении Сенмута и его царственной дерзости громче, чем любые надписи. В этом отношении месть Тутмоса потерпела неудачу.

С другими приверженцами Хатшепсут он добился больших успехов. Хабусонеб, первосвященник и визирь, потерял свое имя на стенах гробниц и статуях. Так же пострадал и Сехмен, брат Сенмута. Самая ужасная судьба выпала на долю одного из сторонников Хатшепсут, похороненного в отдаленном Сисилехе. Его гробница была так жестоко разрушена, что мы даже не знаем его имени. Анонимность означает забвение; в загробном мире не будет жертв ради безымянной души.

Мы все время говорили только о людях, и это справедливо, поскольку Хатшепсут и ее наследник – фигуры, которые нельзя игнорировать. Но в борьбу за власть были вовлечены и другие элементы; они, вероятно, повлияли на захват трона царицей, и они, с той же вероятностью, были связаны с ее падением. Преданность Хатшепсут Амону и позиция ее союзника Хабусонеба как первосвященника Амона и главы объединенного жречества предполагали, что эта мощная духовная сила поддерживала ее. Но Тутмос III также почитал Амона, и как! Придя к власти, он велел распространить курьезную и красноречивую историю.

Подростком он служил в храме Амона в качестве мелкого жреца. Однажды наступил великий праздник, во время которого процессия проносила ковчег бога через северный колонный зал храма в Карнаке. Правящий царь (имя не называется) принес жертвы, в то время как юный жрец скромно стоял на своем месте. Затем, к изумлению всех присутствующих, ковчег начал двигаться из стороны в сторону, как будто что-то искал. Он сделал непонятный круг по залу и в конце концов остановился перед пораженным юным жрецом. Когда этот достойный простерся ниц, бог поднял его и подвел к царскому месту. «После этого, – говорит Тутмос, – бог открыл для меня врата небес, и я взлетел в небо, как божественный сокол, и мог видеть его таинственную форму».

И так далее. Бог Ра лично короновал Тутмоса, его титул был запечатлен, и его посадили по правую руку от Ра.

Нет нужды говорить, что последняя часть рассказа – это прекрасный пример поэтического вымысла. Но важна первая часть, может быть тоже вымышленная. Трудно поверить, что такое событие действительно могло случиться в то время, о котором говорит Тутмос. Он только-только научился ходить, когда умер его отец, и был слишком мал, чтобы занимать в храме даже мелкую должность; а если безымянным «царем» надписи была Хатшепсут в расцвете сил, я не хотела бы оказаться на месте жреца, который управлял движениями ковчега под ее яростным взглядом. Все фараоны притязали на особую милость бога, а Хатшепсут чтила Амона особенно усердно и имела на то веские причины – ведь согласно ее версии его божественный дух был ее отцом. В этих рассказах мы можем видеть попытку, сознательную или нет, воспользоваться символом бога в качестве вежливого синонима политической поддержки жречества. Есть только два возможных объяснения истории Тутмоса. Либо это такой же чистый вымысел, как рассказ о божественном зачатии Хатшепсут, либо событие имело место позднее и могло быть сигналом к государственному перевороту. Это подразумевает политический сдвиг или раскол в самом жречестве.

Хабусонеб, священник и политик, объединивший бюрократию и жречество в крепкую основу для притязаний Хатшепсут, не был человеком, который возглавил перенос лояльности на восходящее солнце Тутмоса. Хабусонеб исчезает после прихода Тутмоса к власти; память о нем ожесточенно преследуется. Если Амон решил переключиться на Тутмоса, оракулом, провозгласившим решение бога, должен был стать другой человек.

Но зачем вообще переключаться? Египтяне никогда не слышали пословицы о перепряжке лошадей посредине реки, но ни один народ не казался более удовлетворенным status quo. Быть может, царица состарилась? Тогда Тутмос наследовал бы трон в любом случае (в теории он уже имел его более 20 лет). Зачем торопить события таким недостойным и насильственным образом? Разумный ответ состоит в том, что хитрейшие из жрецов знали очень хорошо, что ни один из фаворитов Хатшепсут не станет таковым у ее племянника. Хорошей политикой было бы уверить молодого царя в своей лояльности еще до того, как преданность станет необходимостью.

Заговоры формировались и по менее логичным причинам, но в данном случае мог быть и более сильный мотив. Опередим немного события и взглянем на второй официальный акт Тутмоса как царя де-факто (первым было, почти без сомнения, уничтожение монументов Хатшепсут). Через несколько месяцев после прихода к власти Тутмос оставляет Египет. Он отправился в Сирию, где могущественная коалиция местных княжеств угрожала власти Египта, установленной здесь Тутмосом I.

Мы не имеем свидетельств о недовольстве или восстаниях в период правления Хатшепсут. Но было бы наивно предполагать, что их не было только потому, что она предпочитала о них не упоминать. Мы знаем из позднейших событий, что «умиротворенные» территории в Сирии недолго оставались умиротворенными без демонстрации силы со стороны Египта. Последними военными кампаниями перед эпохой Тутмоса III были кампании его деда, на 30 лет раньше. Небольшие походы Тутмоса II были не очень важными, и даже они остались в глубоком прошлом. Хотя правление Хатшепсут представляется эпохой мира и процветания, мы можем быть вполне уверены, что к концу ее времени местным князьям в Сирии начали приходить в голову разные идеи. Они могли возникать даже раньше. «Женщина на троне Египта! Ну, ну, ну!»

Тутмос III отправился не на прогулку, а на встречу с бунтовщиками. Соблазнительно предположить, что новости об этой коалиции, достигнув Египта, вызвали кризис. Хатшепсут не могла вести армии в битву. Почему она не послала их под руководством верного вождя – другой вопрос. Была ли армия, как организованное целое, настроена против Хатшепсут? Это маловероятно, поскольку армия не являлась однородной группой значительных размеров. И даже если она составляла потенциальную опасность, эта опасность только усиливалась, когда солдат держали дома, праздных, беспокойных и открытых влиянию заговорщиков. Была ли Хатшепсут пацифисткой по убеждению? Нет доказательств такой идеи. Может быть, ее проблема состояла не столько в армии, сколько в человеке, который должен был ее возглавить. Традиции, так же как прирожденные способности, требовали поручить эту задачу Тутмосу III. Но последняя вещь, с которой Хатшепсут хотела бы столкнуться, было бы триумфальное возвращение в Фивы Тутмоса III с победоносной армией за спиной.

Каковы бы ни были причины, Хатшепсут не вела войны. Стало быть, в традициях детективных историй, мы можем спросить, кому больше всего была выгодна война, после самого царя? Ясно, что от щедрости победителя больше всего могли выиграть Амон и его жрецы. Внезапное благоволение бога к Тутмосу могло объясняться тем фактом, что царь успешно убедил значительную часть жрецов, что Амон будет купаться в золоте, если ему, царю, будет позволено править Египтом. Можно вообразить себе совещание в какой-нибудь темной келье храма Амона; молодого человека с горящими глазами над великолепным тутмосовским носом, который так красноречиво поддерживал свои притязания на трон, наклоняясь вперед и энергично жестикулируя; группу стройных бритоголовых жрецов в снежно-белых хлопковых одеждах, их поначалу бесстрастные лица, а затем… Без слов, кивок головы тут, задумчивое почесывание подбородка там…

Разумеется, это исторический вымысел. Существует разница между теорией и возможностью: обе не должны противоречить известным данным, но честная теория должна иметь за собой нечто вроде подтверждения. Пока новые факты не выйдут на свет, не может быть никакой теории падения Хатшепсут, поскольку тому нет доказательств любого рода. Поэтому египтологи, ввиду отсутствия чего-либо более солидного, иногда обращаются к историческому фантазированию. Как слабое оправдание моей собственной склонности к вымыслу я могу только добавить, что я тут не одинока.

Так окончилось правление женщины-фараона. Были и другие правящие царицы в Древнем Египте, некоторые из них даже принимали царский титул. Но ни одна не правила целое поколение без оппозиции и ни одна не поднялась на трон, растоптав амбиции такого человека, как Тутмос III. Некоторые ученые видят в этой великой династической ссоре более глубокое значение в терминах политической философии. Сторонники Хатшепсут были «партией мира», а Тутмос сам по себе составлял солидную «партию войны». Одна выступала за рост через торговлю и экономическое развитие, другая – за господство через завоевание. Разумеется, эти контрастные позиции были результатом; но сомнительно, что они когда-либо открыто выражали идеологию или лозунги двух противостоящих партий. Мы склонны рассматривать их скорее как неизбежное выражение личности протагонистов. Кем бы ни была благороднорожденная египтянка, она была не амазонка. Когда она сопровождала своего повелителя на охоте, она скромно сидела у его ног и подавала ему стрелы; никогда она не сопровождала его на войне. Нет свидетельств, что Хатшепсут когда-либо желала нарушить эту традицию – даже если это была единственная традиция, над которой она никогда не издевалась, – и еще меньше свидетельств, что попытка могла бы ей удаться. Тутмос III был воитель по природе, если не по воспитанию, ибо вряд ли Хатшепсут смотрела на его военное обучение с большим энтузиазмом. Естественно предположить, что его военные склонности только усиливались благодаря отсутствию у ненавистной тетки способностей в этом отношении.

Они поднимаются к нам как равные, каждый уникален по-своему. Ни один из наследников не пытался замарать славу Тутмоса, а его покушения на имя и славу Хатшепсут расстроены уравнительной силой времени и блестящими достижениями современной науки. Каменная кладка, в которую он заключил могучие обелиски, осыпалась, и археологи восстановили имя Хатшепсут на стенах ее храма. То был единственный акт мелочной мести во всей карьере Тутмоса III, лишенной проявлений злобы и вспыльчивости. Зная, что пришлось ему вынести, мы многое можем простить. Не можем мы и осуждать Хатшепсут за ее грехи против обычаев эпохи – это не наши обычаи. Возможно, в конце ее развратила власть, более абсолютная, чем любая из известных современному миру, ибо она была подкреплена доктриной божественной царской власти. Но будем помнить, что, к чести ее, женщина-фараон никогда не поддалась последнему искушению – убийству. И какому искушению! Особенно когда слабенький мальчик рос в силе и мудрости… Как легко порочные полуночные мысли вползают в умы правителей, мужчин и женщин, когда их троны опираются на такую жидкую софистику, как та, которая поддерживала Хатшепсут на троне Гора. Думала она об убийстве или нет, мы никогда не узнаем. Но мы знаем, что она умерла, а Тутмос выжил. Исходя из этого простого факта, мы многое можем себе представить.

Схватки между учеными выглядят весьма забавно в глазах профанов, да и самого ученого мира, с возможным исключением их участников. Зрелище двух почтеннейших джентльменов, осыпающих друг друга бранью по поводу неточного употребления глагольной формы или обломка разбитого горшка, с применением эпитетов, которое следовало бы ограничить политическими дебатами, по сути своей смешно и потому развлекает публику. На деле поводы для подобных споров ничуть не более абсурдны, чем поводы многих войн, если учесть, сколько ставится на кон; но трагичность войны, исключающая любую возможность юмора, кроме самой мрачной его разновидности, отсутствует в академических битвах. Они редко опускаются до насилия, разве что вербального характера.

Одна из самых ожесточенных стычек на академических полях сражений развернулась в конце XIX века по вопросу о Хатшепсут. Пусть неосмотрительного читателя не обманет природа вопроса. В мозгах египтологов проблема состоит не в том, почему Хатшепсут делала то, что она делала, или как ей это сошло с рук. Проблема состояла в основном в том, что именно произошло и когда. Историческая последовательность событий, которую я обрисовала выше, стала теперь общепринятой, но на подходах к ней не обошлось без серьезных баталий.

Противниками в этой битве были Курт Зете, с одной стороны, и Эдуар Навилль – с другой. Зете был одним из лучших египтологов Германии, а это говорит о многом. Он выпускал авторитетные труды по египетской истории, филологии и религии; его работа о египетском глаголе до сих пор остается классикой. В случае Хатшепсут он был обманут особенно удобной теоремой, и его версия последовательности Тутмосидов на престоле принята многими хорошо известными египтологами.

По внешности Зете был популярным стереотипом ученого: маленького роста и с высокопарными манерами, хотя он был способен на глубокую и теплую привязанность к близким друзьям. Швейцарец Навилль был полной противоположностью Зете: большой экспансивный человек, упрямство которого его оппоненты не без оснований могли бы назвать тупоголовостью. Когда высокопарный немец и тупоголовый швейцарец сталкивались в конфликте, они сталкивались лоб в лоб.

Зете интерпретировал факты, опираясь на допущение, что когда имя царя А выскоблено из надписи и заменено именем царя В, тогда царь В должен следовать за царем А. Без сомнения, это звучит разумно. Но когда Зете применил свое правило наследования к Тутмосидам, у него получилась следующая последовательность:

1. Тутмос I.

2. Тутмос III.

3. Тутмос III и Хатшепсут, правящие совместно.

4. Тутмос III, правящий единолично после смещения Хатшепсут.

5. Тутмос I и Тутмос II как соправители, сместившие Тутмоса III посредством государственного переворота.

6. Тутмос II, правящий единолично после смерти Тутмоса I.

7. Хатшепсут и Тутмос III снова – государственный переворот.

8. Тутмос III правит единолично после смерти Хатшепсут.

Очевидно, в этой версии таятся свои трудности. Навилль обрушился на них с криками презрения. Дебаты стали такими жаркими, что, когда в 1902 г. Зете и Навилль разбили лагеря в Луксоре, чтобы поработать в зимний сезон, они не разговаривали друг с другом. Затем в лагере Навилля произошла домашняя катастрофа: кухня вместе с поваром рухнула в гробничный колодец, и мадам Навилль потребовала прекратить работы. Зете, прослышав о неприятностях и жалобах мадам Навилль, галантно предложил свое гостеприимство с одним условием – имя Хатшепсут не должно упоминаться. Несколько недель два смертельных врага прожили дружно, наслаждаясь дискуссиями по многим аспектам египтологии – за исключением одного. Когда порядок в лагере Навилля был восстановлен, Навилль выехал, и статус-кво вернулось. Навилль и Зете вновь прекратили разговаривать друг с другом.

Навилль был прав, не соглашаясь с Зете, но ошибался в некоторых деталях. Американский ученый Уинлок и германский ученый Эдуард Мейер в своих работах корректно, но до основания уничтожили теорию Зете. Тогда Зете ревизовал ее следующим образом:

1. Тутмос I.

2. Тутмос II и его супруга Хатшепсут.

3. Хатшепсут и Тутмос III в качестве марионетки.

4. Тутмосы I и II – государственный переворот!

5. Тутмос II единолично, после смерти Тутмоса I.

6. Хатшепсут и Тутмос III после смерти Тутмоса II.

7. Тутмос III единолично, после смерти Хатшепсут.

Проницательный читатель увидит, что основная проблема данной реконструкции – не слишком улучшенной по сравнению с первоначальной теорией – скрывается в пунктах 4 и 5, в воскрешении Тутмосов I и II. Он может также заключить, что, когда картуши Хатшепсут были стерты, их заменяли в некоторых случаях именами ее отца и мужа, а также именем ее племянника.

Сегодня по проблеме Хатшепсут высказался профессор Уильям Ф. Эджертон из Восточного института, который съездил в Египет и осмотрел памятники. Он уверенно заявил, что картуши Хатшепсут, раз стертые, никогда не восстанавливались – важный пункт, ибо царица, несомненно, восстановила бы свое имя на памятниках, если бы вернулась к власти после того, как была свергнута отцом и мужем. Одного этого факта достаточно, чтобы отбросить обе теории Зете – и первоначальную, и ревизованную. Тогда нам остается проблема картушей Тутмоса I и II, написанных поверх картушей Хатшепсут, и Эджертон согласился с Зете, что так и было сделано. В некоторых случаях на пустых местах, содержавших ранее картуши Хатшепсут, начертано имя Тутмоса III, но это встречается редко[2].

Нельзя с уверенностью допустить, пишет Эджертон, что, когда мы находим имя фараона, написанное на камне, его начертал там он сам. Эджертон полагает, что, когда Тутмос III стер картуши Хатшепсут с ее храмов и стен зданий, он начертал на их месте имена своего отца и деда, а также свое собственное. Отсюда мы можем вывести хронологическую последовательность, которую использовали в этой главе, наиболее простую и логичную.

Примеры такого сыновнего благочестия не слишком часто встречаются в Египте. Обычно цари, которые провозглашали эту добродетель громким голосом, соскребали все имена, до которых могли добраться, лишь бы написать поверх свое собственное. Но наша гипотеза более привлекательна, чем карусель государственных переворотов, предложенная Зете, которая предполагает группу театральных заговорщиков, следующих друг за другом с кинжалами в зубах. И сыновнее благочестие может оказаться полезной вещью, когда царь хочет подчеркнуть законность своего происхождения и обоснованность своих притязаний на трон.

Как ни странно, решающее подтверждение хронологической последовательности Тутмосидов было известно ученым многие годы. Брэстед, который следовал увлекательному объяснению Зете, перевел соответствующую надпись в своей коллекции египетских текстов и, кажется, так и не заметил, что она противоречит последовательности, которую он сам предложил несколькими страницами выше. Брэстед был не единственным, кто просмотрел свидетельство, а ведь оно яснее ясного, исходя от свидетеля-современника, не имевшего мотивов для сокрытия истины.

Инени, архитектор, строивший гробницу Тутмоса I, начал свою карьеру при Аменхотепе I. Перечислив свои труды ради этого царя, он говорит, что Аменхотеп «отправился на небо». Затем следует отчет о службе Инени при Тутмосе I, который «отдыхал от жизни, отправившись на небо, завершив свои годы в радости сердца». Затем мы находим Тутмоса II, который после смерти отца «стал царем Черной земли и правителем Красной земли». Смерть Тутмоса II отмечена особо: «Он отправился на небо, смешавшись с богами». И затем удар ниже пояса: «Его сын стал на его место как царь Двух Земель, став правителем на троне того, кто зачал его. Его сестра, божественная супруга Хатшепсут, устраивала дела Двух Земель».

Последнее предложение является, вероятно, самым тактичным описанием узурпации из всех известных миру. Текст продолжает прославлять Хатшепсут, но в биографии Инени важно определенное заявление, что оба Тутмоса, I и II, умерли прежде, чем Хатшепсут и ее невольный соправитель вступили на трон. Фактически описание Инени полностью совпадает с принятой ныне последовательностью царствований.

Трудно объяснить, почему этого бескомпромиссного свидетеля так долго держали вдали от свидетельской скамьи. Надо признать, что отчеты «очевидцев» не всегда беспристрастны, и археологи имеют веские основания предпочитать неподкупные показания камня и глины. Однако и эти показания могут лгать, ибо их просеивают через мозги таких грешных людей, как ученые.

Благодаря профессору Эджертону проблема Хатшепсут более не проблема; никто не может ничего добавить (или отнять) к трактовке свидетельств, таких, как они есть. Но в этом и прелесть такой сферы, как египтология: вы никогда не знаете, когда босоногий феллах откроет новую надпись, которая отправит все наши предвзятые концепции в мусорную корзину и вновь внесет в ученый мир повод для «нежных ссор».